— Я не уверен, что мне нравится эта мысль — отпустить вас в вольное плавание, Гидеон, — сдержанно высказался он, — теперь, когда вам известны все наши секреты. И вы на самом деле считаете, что Лариса уйдет вместе с вами?
— Если вы не встанете на ее пути, — ответил я со всей храбростью, на какую был способен. — А что до ваших секретов, то чего вы боитесь? Я — преступник, не забывайте, и я вовсе не стремлюсь к контакту с любыми властями. Но даже если б стремился — кто в целом мире поверил бы мне?
Малкольм задрал голову, обдумывая это заявление.
— Наверное…
Внезапно он начал хватать ртом воздух, а его руки взлетели к вискам. Я вскочил, чтобы помочь ему, но он отмахнулся от меня.
— Нет! — проговорил он, стиснув зубы и нащупывая в кармане свой шприц. — Нет, Гидеон. Это больше не ваша забота. Забирайте вашу нежную совесть и убирайтесь — сейчас же!
Что оставалось мне делать? Только подчиниться. После всего, что было сказано, прощания были бы неуместны, даже нелепы. Я просто подошел к двери и открыл ее. Весь гнев испарился, все сожаления умолкли. Выходя наружу, я оглянулся — Малкольм сидел, нашаривая шприцем вену руки и шепча что-то сквозь стиснутые зубы.
Я вдруг поймал себя на сожалении о том, что вся его болтовня о путешествиях во времени была столь явным бредом; теперь, когда все было сказано и сделано, в настоящем у этого человека и впрямь оставалось немного.
Оставался последний нерешенный вопрос: насколько подробно стоит рассказывать остальным о нашей беседе (если это можно назвать беседой) с Малкольмом? Я знал, что все они чрезвычайно преданы ему, хоть и каждый по-своему, и я отнюдь не собирался портить эти отношения. Но они имели право знать, что его поведение и речи заставили меня усомниться в его нормальности. Так что я попросил их прийти в мою комнату, и на закате все собрались у меня. Свой рассказ я вел, сидя в эркере окна; снаружи виднелась маленькая пещера, и вездесущие стаи морских птиц оживленно щебетали, разыскивая пищу. Это мешало мне говорить, приглушив голос, но я чувствовал, что сейчас так будет лучше. В своем описании я пытался сохранять непредвзятость, но вместе с тем быть искренним и ничего не упустить. Я подчеркнул упорный отказ Малкольма брать на себя какую бы то ни было ответственность за московскую трагедию, и подробно поведал о его неподдельной убежденности в том, что вскоре он сможет путешествовать во времени.
— Он случайно не говорил, чью конфигурацию взял за основу? — подал голос Эли. К моей тревоге и удивлению, он выглядел чрезвычайно заинтересованным.
Я затряс головой.
— Что?
— Не Геделя, нет? — продолжал свои расспросы Эли. — Кэтрин Керр? А может, Торна?
— Ну уж не Торна, — убежденно возразил Иона. — Даже Малкольму не по силам создать пространственно-временной туннель — в лаборатории…
— Эли? Иона? — Я слегка встревожился и дал это понять. — Если будете ему потакать, вы сделаете только хуже. Это — фантазия, потенциально опасная фантазия, основанная на множестве старых и новых психологических травм…
— Ты это знаешь точно? — Интонация была как у Малкольма, но голос принадлежал Ларисе. Она сидела рядом со мной, но смотрела в сторону; на лице ее была глубокая озабоченность. Она, казалось, с первой секунды моего выступления знала, что вскоре кризис наступит и для нее.
— Если это так, Гидеон, — вмешался Жюльен, — тогда вам известно больше, чем многим блестящим исследователям, что изучают этот предмет уже на протяжении нескольких поколений.
— Слушайте, я же читал Эйнштейна и Хокинга, — запротестовал я. Затем добавил в некотором смущении: — Ну, как бы то ни было, я читал Эйнштейна. Но я читал и о Хокинге. Они оба считают, что парадоксы, неотъемлемо присущие самой идее путешествий по времени, отменяют ее физическую возможность.
— Они отменяют лишь один из ее типов, — возразил Эли. Затем произнес те же слова, что и Малкольм: — Закрытый временной туннель. Но существуют и другие способы перемещения во времени, пусть они не слишком привлекательны…
— Полагаю, — твердо произнес полковник Слейтон, — что это не лучший момент для научной дискуссии о путешествиях по времени. — Он сурово посмотрел на меня. — Гидеон, я сожалею о том, что мне приходится говорить вам это, но все выглядит так, будто у вас есть некие личные причины для того, чтобы подвергать сомнению здравомыслие Малкольма. Уверен, вы сознаете это — и сознаете то, что мы это сознаем.
Жюльен, Эли и Иона отвели глаза, явно чувствуя себя неловко. Лариса же, напротив, придвинулась ближе.
— Ваше суждение несколько неожиданно, не так ли, полковник? — сказала она. — Гидеон не сделал ничего, что послужило бы основанием для подозрений или для неуважения.
— Гидеон прекрасно осведомлен о моем к нему уважении, Лариса, — ответил Слейтон. — Но он знает и о том, что я должен был задать этот вопрос.
Я кивнул Ларисе, подтвердив справедливость слов полковника и одновременно пытаясь безмолвно поблагодарить ее за заступничество.
— Я понимаю, полковник, — сказал я. — Но, поверьте, никакие личные интересы не заставили бы меня пойти на подобное искажение фактов, и даже не в силу этических соображений. Я считаю Малкольма своим другом. Не что иное, как дружба, побуждает меня сейчас предостерегать вас. Больше ничего я сделать не могу. Я сообщил ему, что не могу больше принимать участие в этой затее, и после довольно напряженного момента он согласился с тем, что я должен оставить группу. Так что случая разрешить вопрос о его психическом здоровье у меня больше не будет. Но я должен сообщать вам, что, по моему мнению, этим следует заняться, и заняться серьезно.
Полковник Слейтон выслушал все это и медленно кивнул. Его лицо можно было назвать почти взволнованным. Жюльен и братья Куперман, с другой стороны, не скрывали своего расстройства.
— Но, — в конце концов заговорил Эли, — куда ты направишься, Гидеон?
Я бросил быстрый взгляд на Ларису, но она не поднимала глаз.
— Я еще не решил.
— Существуют предписания о вашем аресте, — уведомил меня Слейтон. — Вопрос о США вообще не стоит, но даже Европа может быть для вас опасна.
— Знаю.
Впервые с начала моральных мучений из-за участия в затее Малкольма я начал трезво обдумывать возможность расставания с этими людьми. Вместе мы пережили столь многое за столь краткое время, что мысль об уходе жестоко терзала меня.
— Думаю направиться на юг, — продолжал я, отвернувшись от них. — Попробую найти место, где никто не обращает внимания на все это. — Я сделал попытку пошутить и улыбнуться: — Если кто-нибудь захочет меня проводить, то я не против.
