Олег Корабельников - Башня птиц. Авторский сборник

В волнении Елагин заходил по кухне и все–таки закурил сигарету. Загладин поморщился от дыма и отодвинулся ближе к открытой форточке.

— Ерунда, — сказал он. — Впрочем, можете называть меня, как вам хочется. Но я беру не чужую душу, а своей родной дочери.

— О да! Но вместе с телом моей жены. До такого и в средневековье не додумывались, если не ошибаюсь.

— Не ошибаетесь. Религия четко разделяет тело и душу, но мы же с вами материалисты. Все в мире материально, все едино. У нас нет другого названия, и мы употребляем старое и неточное — душа. А если мы назовем ее по–другому? Вы верите в существование магнитного поля?

— При чем здесь, к черту, поле?

Загладин пригладил волосы и усмехнулся.

— Магнитное поле проявляется в движении стрелки компаса. Электромагнитное поле, невидимое и неощутимое для нас, превращается в телевизоре в звук и свет. Но ведь и магнитное поле прекрасно обходится без компаса…

— Не уходите в сторону, — оборвал Елагин. — Плевать я хотел на ваши теории. Мне важно знать — кто эта женщина? Моя жена? Ваша дочь? Или совсем другой человек, не мой и не ваш? Они умерли вчера в одну и ту же минуту, навсегда, как любой человек, но там, кто сейчас там, в той комнате? Моя жена или ваша дочь?

— Моя дочь, — спокойно ответил Загладин и снова усмехнулся одними губами.

— Черта с два! — воскликнул Елагин и едва удержался, чтобы не ударить его по лицу.

Он знал, что в минуту опасности ум его способен работать четко и логично, но сейчас его слишком раздражало наглое спокойствие и уверенность в своей правоте этого человека, и поэтому хотелось кричать, бесноваться и лезть в драку. Он отвернулся к окну, глубоко затянулся горьким дымом и заставил себя успокоиться. Дракой и оскорблениями не поможешь. Надо разбивать противника на его же поле, пользуясь слабостью логических построений. Не может быть, чтобы из всего этого нельзя было найти выход. Надо искать, сейчас же, немедленно, так же спокойно и насмешливо, не теряя головы и присутствия духа.

— И что же вы предлагаете? — перебил его мысли Загладин. — Конкретно, в данном случае, что вы хотите от меня?

— Не знаю. Но может быть, будет справедливее, если мы все поставим на свои места? Умерла Вера, умерла Маруся, они умерли и больше не вернутся. Так, как это было миллионы лет.

— А я не хочу, чтобы моя дочь умирала, — просто ответил Загладин. — Вы меня называете чудовищем. Вы, предлагающий убить мою дочь. Убить второй раз. Не странно ли?

И тут Елагин понял, в чем ошибка Вериного отца. Он успокоил дыхание и тихо сказал, стараясь придать словам уверенность:

— А она все равно умрет. Моя жена неизлечимо больна. Ее тело неспособно к жизни. Это вы — дважды преступник. Вы обрекаете дочь умирать вторично, с еще большими муками. И разве потом все не встанет на свое место? Даже без помощи вашего гениального открытия?

— Нет, — покачал головой Загладин. — Я снова попробую это же самое.

— Постойте. А вам не кажется, что ваша идея ложна в своей основе? Насколько я понял, суть ее в том, что так называемая душа вселяется в тело только что умершего человека. Предсказать, в кого именно она вселится, вы не можете. Но люди умирают по причинам совсем не мистическим, а вполне реальным. Тело исчерпывает себя до конца и больше жить не способно. Люди умирают от болезней, от ран, от огня и воды, и тело любого из них — это разрушенный дом, в котором жить невозможно. Ваша идея абсурдна. Неужели вы не задумывались над этим?

— Я думал, — сказал Загладин, и в его голосе Елагин уловил нотку нерешительности. — Но я изобретал этот способ не ради научного любопытства и диссертации, а для спасения дочери. Любой ценой и любыми средствами. К сожалению, я не был до конца уверен, удастся ли мне это. Я проводил опыты на животных, но не мог же я экспериментировать на людях. Теперь я знаю это возможно, а как поступить дальше — это мое дело.

— Не лицемерьте. Вы сами ничего не знаете. И перестаньте строить из себя непогрешимого и неуязвимого гения. Ведь вам придется бесконечно метаться по городу в поисках дочери, умирающей ежедневно в муках. Вы не любящий отец, вы — изверг.

— Давайте не будем ругаться, — поморщился Загладин. — У меня своя мораль, и не пытайтесь объяснять мои мысли и поступки с помощью своей. Я любящий отец, настолько любящий, что готов пойти за своей дочерью туда, откуда никто не возвращается. Пойти, найти и привести. И мне наплевать на ваши бабьи причитания.

— Если бы вы знали, как мне хочется по–мужски врезать кулаком по вашему гениальному лбу, — сказал Елагин и даже скрипнул зубами. — Но толка от этого не будет никакого. В конце концов, мы так и ничего не решим.

— Отчего же? — улыбнулся Загладин, непринужденно меняя позу, но так, чтобы можно было вскочить со стула. — Решение можно найти. Найти всегда.

— Или пойти на компромисс, — добавил Елагин. — Или он придет сам, без нашей помощи. Вы нарушили равновесие между жизнью и смертью. Вы преступили не просто человеческий закон, а закон природы. Вы забыли, что действие равно противодействию. Вы не боитесь последствий?

— Я боюсь только своей слабости. И больше ничего. Пока у меня есть сила — ничего.

— А у вас уже нет силы. Круг замкнут. Возможно, что эта женщина именно сейчас в соседней комнате второй раз переступает порог. Вы спасете ее?

— Да. В любом случае.

Загладин вскинул голову, блеснул глазами, и Елагин понял, что победить его не так–то просто. И еще он вдруг понял то, о чем даже не мог помыслить раньше, до того эта мысль оказалась чудовищной и невозможной.

— Вы хотите отнять жизнь у… здорового человека?

— А почему бы и нет? — медленно произнес Загладин и засмеялся. — Я получил положительный результат и теперь знаю, что делать. Да, знаю.

— Вы хотите убить другого человека, способного к жизни, только для того, чтобы ваша дочь жила? И это вы называете моралью? Это называете любовью?

— Да. Я называю это любовью. Вершиной любви, если хотите…

Он не договорил, потому что Елагин, резко качнувшись, вложил всю свою ярость в летящий кулак. Елагин так и не понял, что произошло, когда вдруг увидел, что лежит на полу и не может шевельнуть ни рукой, ни ногой. Над ним склонился Загладин и вытирал ему лоб мокрым полотенцем.

— Нервы, — вздохнул Загладин. — Вы так хорошо держались, и тут на тебе… Срыв.

— Мерзавец, — произнес Елагин сквозь зубы. — Что вы сделали со мной?

— Пока ничего. Просто успокоил вас. Вы снова ошиблись. У меня еще есть сила. А теперь выслушайте меня. Вы наверняка убеждены, что мое изобретение антигуманно и преступно. Так вот, никогда еще наука не ставила столь гуманных целей и никогда не подходила к их выполнению так близко. Вы просто не видите эту цель, вы вязнете в мелочах, да и как вы можете судить обо всем этом? Я давно переболел вашими сомнениями, и теперь они кажутся мне смешными.