без беспорядка, и они умерли вместе. Теперь в огромной металлической ванне с ножками в виде собачьих лап лежали два скелета. Их черепа прижимались друг к другу, один был крупнее другого. Вода со временем испарилась, оставив крошащийся след ржавчины на металле. Возможно, это была не ржавчина. На полу лежал нож. Оглядев комнату, я тут же представил последние мгновенья этой пары. Повсюду лежали блюдца с грязным воском от свечей. Стояли вазы и ведра с цветами и ветками, от которых остались лишь сухие черенки, превратившиеся в пыль, как только я дотронулся до них. На полу лежала зеленая бутылка вина с фольгой, обернутой вокруг горлышка, и между костями сохранились два целых бокала. Казалось, большой скелет держал маленький, жавшийся к нему. Наверное, эти люди были супругами. Они украсили комнату свечами и цветами, легли в ванну, заполненную водой, выпили вина, а потом перерезали себе вены. Надеюсь, они просто заснули в объятиях друг друга. Эта комната не казалась печальной или пугающей. Кости — всего лишь кости. Я не чувствовал, что здесь живут призраки. Как я уже говорил, призраков не существует. Но я ощущал себя лишним.
Наверное, Джон Дарк почувствовала то же самое.
«Иль сете де жон фор, — сказала она. — Тре фор» [47].
Женщина кивнула и вышла из комнаты. Она спустилась по лестнице и начала исследовать первый этаж, а я прошелся по коридору верхнего этажа, заглядывая в комнаты. Хозяева закрыли мебель простынями — наверное, от пыли. Но за долгие годы в доме скопились горы пыли, и я закашлялся, сняв ткань с высокого шкафа. Я решил проверить, нет ли там хорошей одежды или ботинок, как вдруг услышал шум, от которого по моей спине немедленно пополз холодок.
Внизу кричала женщина, высоко и надрывно, и это была не Джон Дарк. А потом послышались другие голоса, больше голосов, чем я когда-либо слышал в своей жизни.
Я едва не описался от страха.
А потом Джон Дарк позвала меня.
Внизу не оказалось ни незнакомой женщины, ни других людей. Там была лишь Джон Дарк и квадратная коробка с ручкой сбоку. Коробка была покрыта пестрой тканью, которая, возможно, когда-то напоминала кожу, но теперь она выглядела потрепанной, старой и рваной в углах, из которых выглядывала фанера. Крышка была открыта, и внутри крутился большой диск, похожий на черную тарелку. Его прижимала вытянутая металлическая ручка, напоминающая шею гуся. Приблизившись, я увидел, что она лишь слегка касалась вращающегося диска, и игла на конце шла по крошечному спиральному углублению от внешнего края к центру. В центре диска была круглая бумажная наклейка темно-красного цвета с золотистым.
Женский крик, как и остальные голоса, был пением, а шум — музыкой. Большой музыкой. Я не слышал твоей музыки раньше. По крайней мере такой. Конечно, я слушал музыку, но она была маленькой — спасенные гитары Фёрга, дудка Бар. Меня поразило одиночество и печаль скрипки Брэнда в церкви Айоны. Но все это было одним, максимум двумя инструментами, и я слушал музыку в момент ее живого исполнения. Она была хорошей, но бледной. Эта музыка была такой большой и глубокой, что я не мог представить, на каких инструментах ее исполняли. Это шокировало меня. И испугало. И потрясло, потому что я пробовал реальность, как это сделал бы ты. Я не пробирался сквозь заросшие травой руины и не рылся в поломанных гнилых вещах, пытаясь восстановить твой мир из горы мусора. Я словно нашел машину времени: звук, который я слышал, был тем же звуком, который услышал бы ты, включив проигрыватель. Эти музыканты давно умерли, но их музыка пережила многое. Она пережила Гелдинг, поколение беби-бастеров и дошла до меня.
Я знаю, ты легко мог записывать звуки и фотографировать людей. Но теперь твои устройства не работают. Электрические приборы проржавели и умерли, а твои экраны, большие и маленькие, теперь можно использовать лишь как идеально ровные стеклянные доски. Но это устройство работало не от электричества. Позже я аккуратно изучил его и обнаружил, что проигрыватель работал от большой пружины, приводимой в действие ручкой. Стоило ее запустить, как она начала вращать платформу с диском. Игла с головкой в виде гусиной шеи каким-то образом воспроизводила звук из этой музыкальной коробки.
Проигрыватель был старым, но пережил электрические приборы. Этот диск был настоящим волшебством. Он держал в себе голоса больше века и затем выпустил их в наши уши. Мелодии сопровождались легким треском, словно их записали рядом с костром, но музыка звучала громко и четко. Когда диск перестал вращаться, я увидел рисунок собаки на наклейке. Она сидела рядом с другим музыкальным проигрывателем с большим конусом. Она напоминала Джипа и Джесс, только ее шерсть была белой. Тот, кто нарисовал собаку, знал, как внимательно они умеют слушать, склонив голову набок. Сначала я решил, что музыка называлась «Голос его хозяина» [48], потому что так было написано на наклейке. Но потом я нашел другие диски с такой же наклейкой и понял, что так называлась компания, выпускающая диски.
Мы с Джон Дарк согласились, что музыка была бон.
Мы оставили проигрыватель включенным и отправились обыскивать дом, комната за комнатой, следуя указаниям из записки хозяев. Когда музыка заканчивалась, один из нас возвращался в комнату и ставил следующий диск или переворачивал предыдущий. Некоторая музыка замедляла, и мне хотелось сесть и прослушать ее еще много-много раз. Другая вызывала желание прыгать и танцевать. Наверное, тебе это показалось бы ерундой. Уж точно не волшебством. Ты наверняка прослушал сотни таких мелодий. Вряд ли бы тебя поразила способность устройства записать музыкальное представление и воспроизвести его в любой момент, когда ты пожелаешь. Точно так же тебя не удивляли машины или самолеты. Какая роскошь — привыкнуть к такой магии.
Я нашел большой складной компас с круглым зеркальцем и прицелом. Наверное, он предназначался для прогулок, потому что крепился к шнурку, который можно было повесить на шею. На кухне были ножи и самое главное — точильный камень, похожий на карандаш. Чтобы не утяжелять свой рюкзак, я взял лишь два ножа, один из цельного куска нержавеющей стали, с черными углублениями на ручке. Исследуя дом, я нашел ящик со складными ножами. Я взял один с клетчатой серебряной рукояткой, на которой был выгравирован красный щит и белый крест. Он не был таким хорошим, как мой «Лезерман», но все равно понравился мне. В нем были небольшая пила, шило и отвертка, а
