–– Вы, наверное, всю зарплату в том гастрономе оставили? –– не удержавшись, спросила она, с уважением поглядывая на деликатесы: сырокопченую колбасу, банки с оливками, черной икрой, мясом криля, конфеты ‘Каркунов’, ‘ ferrero’, бутылку пятизвездочного коньяка, огромный торт и прочее. Сережа мягко улыбнулся:
–– Ерунда, Аленушка, деньги дело наживное. Не мы для них, они для нас.
В общем, зря Алена опасалась, никаких эксцессов не было, и Сашу звать не пришлось.
Новый знакомый оказался мирным, веселым, откровенным и легким в общении, без всяких блатных словечек в лексиконе, пошлых шуточек и сексуальных наездов.
Узнав, что гостей кроме него не намечается, он быстро вызвонил своего друга, и через полчаса на пороге возник стройный, блондинистый парень с гитарой наперевес - Максим Кулагин или попросту, Макс. Он с ходу принялся ухаживать за Олесей, выплескивая на девушку бездну своего обаяния, и к полуночи Проживалова была почти влюблена в него, выпустив из поля зрения Сергея.
Тот, не скрывая восхищения, ухаживал за Аленой. Посвятил в свою банальную жизненную историю и заявил, что влюбился в девушку, как только увидел.
До ночи новые знакомые развлекали девушек, не пили, не наглели, и Алена совершенно оттаяла, потеряла бдительность, принимая знаки внимания, а утром, увидев серебристый Фольксваген у своего подъезда и улыбающуюся физиономию Сергея с букетом тривиальных роз, даже не удивилась. Парень не однозначно давал понять, что очарован ею и готов хоть сейчас в ЗАГС.
Однако, вот уже два года Ворковская не решалась ответить –– да.
Казалось бы, что надо? Парень умный, добрый, характер прекрасный, в ней –– души не чает, подарками заваливает, богат - свой автосалон, автостоянка. Олеся вон, долго думать не стала, три месяца с Максом пообщалась и под венец пошла. Живут теперь господа Кулагины, деточкой обзавестись думают, а Алена все в сомнениях тонет, не решается.
Нет, Сережка ей нравится, и братьев - уфологов, друзей его беспокойных, пережить можно, но скучно с ним и на сердце после встреч пусто, не радостно. Когда рядом –– хорошо, а нет –– и не надо. Разве это любовь?
Была у Алены тайна, глупая, по сути, детская, но это разумом понимаешь, а душой - нет. С ранних лет снились ей сны, и каждый был, как экскурсия в другой мир –– красочный, сказочный, добрый. Даже мамин окрик: ’Вставай, в школу опоздаешь!’ не вытряхивал из нее впечатление от иллюзий.
Шли годы, и она уже сама порой не помнила, и не различала, что ей снилось, а что происходило на самом деле. Но одно виденье преследовало ее все эти годы, не меняясь и не сдавая позиций: сероглазый, темноволосый парень, в белоснежной рубашке, стоящий в зарослях молоденьких лип. Его лицо она видела четко: утонченное, ирреально-прекрасное.
Он то приближался, то отдалялся и словно звал ее, ждал. Она бежала к нему через огромное поле, не обращая внимания на колючки, цепляющиеся за подол, на рытвины и ямы, в которые чуть не падала. Сердце в тех снах билось как-то особенно, и душа словно парила, нежась под взглядом серых глаз.
Этот незнакомец и был ее мечтой. Верила Алена, что не зря снится, и оттого не спешила с Сергеем себя обещанием связывать.
Саша, единственный, кто о ее тайне знал, пока маленькая была - не насмехался, не юродствовал, с почтением к секрету относился, но с годами стал сестру осторожно в сторону реальности подталкивать, вразумлять не навязчиво:
–– Ты, Аленка, слишком романтична. Глупо ждать принца из снов, когда рядом реальный принц ходит. Сама подумай, может Сергей тот и есть? Сны ведь ассоциативны. И потом, где гарантия, что ты своего сероглазого дождешься? Что он существует не только в твоем воображении? А Мальцев реален и основателен, как монумент дивизии Котовского - бери и пользуйся.
–– Ага, а под мышкой летающая тарелка - привет земляне! –– фыркнула девушка.
–– У каждого свои ‘тараканы’ в голове. Ты на истории помешана, я на компьютерах, он на ДЭИР, уфологии и бардовских вечеринках. Что плохого?
–– Ничего. Только беседы о том, что случайностей нет и вселенский разум строго следит за человечеством, уже достали! По мне, так лучше календарики собирать, чем вырезки о встречах с инопланетянами! Бред какой-то! Ты сам-то веришь в них?
–– А причем тут я? Я, миледи, реалист, материалист, марксист-ленинист и весьма скучная личность. Мне, что летающие тарелочки, что фарфоровые –– все едино, лишь бы XP не сглючило да вирус мой процессор не погрыз.
–– Вот и мне. Кстати, картошка у нас есть или всю в суп пустили?
–– Ничего себе –– кстати! –– засмеялся брат, –– Не в курсе, знаешь ли, далек от хозяйственных проблем также, как и от инопланетных. А тебе зачем? Решила перед отправкой на фуршет кулинарное мастерство повысить?
–– С собой взять хочу, на случай, если у Сокола не найдется, в углях испечем, пионерское прошлое вспомним.
–– Надолго в поход? –– подозрительно прищурился Саша.
–– До вечера воскресенья, так что, обрадуй родителей. –– Алена нехотя поднялась с тахты и пошла к выходу.
–– А выдержишь?
–– ‘Крепка броня и танки наши быстры’, –– пропела девушка, скрываясь за дверью.
‘Лесное’ находилось в 40 километрах от города, в глухом, заброшенном месте, на краю таежного массива. Поселок, ставший дачным во времена перестройки, славился своими дурными причудами и замысловатыми выкрутасами местной флоры и фауны, оттого любители аномальных явлений сюда валом валили, а трезвомыслящие материалисты обходили стороной.
Миша Сокол прикупил здесь дачку года полтора назад за сущие копейки, выторговав ее у какого-то замученного нечистью мужика, и очень этим обстоятельством гордился.
Двухэтажная домина из красного кирпича мало того, что стояла на пригорке, так еще и на отшибе, у самого леса, жуткого, непролазного урочища. В купе с готическим стилем, в котором она была построена и огромными масштабами, высилась дача над всем поселком, навевая ужас своей угрюмостью и, красуясь неказистой крышей с горбатыми, крылатыми фигурками по краям - то ли горгулиями, то ли мини динозаврами.
Странное здание при близком рассмотрении вызывало недоумение: высокое крыльцо из каслинского литья, железные ставни, железная дверь и… забор из сетки - рабицы, причем только со стороны улицы, с ржавой, покосившейся калиткой, сильно смахивающей на спинку железной кровати времен НЭПа, закрывающейся на проволоку.
Неухоженный участок, заросший сорняками, плавно переходил в лесной массив, не имея четкой границы. Правда Мишка божился, что где-то там вбиты колышки, обозначающие ее, но, сколько их ни искали, найти не могли: то ли сгнили за давностью лет, то ли нечисть утащила для своей надобности –– осталось загадкой.
