Он выиграл сердце богини Удачи!
Через час, получив в городском банке заветную сотню золотых червонцев, поручик отложил один из них в карман, на память, а остальные 999 разделил на три равные части. По одной части он, невзирая на протесты, отдал своим друзьям, а третью, свою, немного поразмыслив, зашвырнул в тихий омут недалеко от банка.
Теперь он мог сорить деньгами, не заботясь о последствиях.
Удача была у него в кармане.
3
В течение последующей недели поручик Осинин еще дважды добивался благосклонности Фортуны. Сначала — сорвав банк в казино, а после — выиграв главный приз на ипподроме.
В мгновение ока он превратился из заурядного, вечно в долгах, поручика в популярную личность, самого богатого человека дивизии. Вмиг разбогатев, он затмил своим состоянием даже прапорщика Христиани, наследника знатного купца-грека из Феодосии.
Слава о баснословной удаче поручика Осинина разнеслась по окрестностям. У него появились поклонники и поклонницы.
Голова у поручика пошла кругом.
Свято уверовав в непогрешимость иррационального кодекса деда, он уже не хотел довольствоваться лишь материальными подачками от Фортуны. К тому же блеск золота никогда не слепил Алексея Осинина.
Азартная душа поручика взалкала большего — удачи в игре со смертью.
В следующее воскресенье одетый в щегольский цивильный костюм поручик Осинин спустился в закопченный подвальчик офицерского ресторана «Тройка». Набалдашник его английской трости сиял и переливался перламутром в свете канделябров. Тусклым золотом струился в боковой карман витой шнур от именного нагана.
Кабак встретил поручика радостным гулом.
Пьяные объятья, приветственные крики, приглашения к своему столику… Дым стоял коромыслом.
Сдерживая неожиданное волнение, поручик оглядел помещение. Весь цвет полка был в сборе.
Момент был подходящий.
Внезапно оттолкнув очередного собутыльника, поручик легко вспрыгнул на овальный стол в центре зала. Рука скользнула в карман пиджака. Черной молнией блеснула сталь нагана.
Грянул выстрел.
Тишина мгновенно окутала зал. Многие офицеры вскочили с места, ошеломленно глядя на Осинина. Чуть помедлив, поручик опустил руку с дымящимся наганом.
— Господа! — торжественно обратился он к присутствующим. — Я хочу предложить вам небольшое развлечение — рулетку смерти.
Выждав, пока уляжется шум, он продолжил:
— Правила чрезвычайно просты. Я кладу на кон весьма изрядную сумму — пять тысяч рублей, а вы делаете произвольные ставки. После этого я прокручиваю барабан в нагане, приставляю его к виску и … пиф-паф — игра сыграна. Если, паче чаяния, выстрел не будет холостым, то, — поручик с притворной скорбью пожал плечами, — я выбываю из игры и вы делите мои, уже не нужные мне, пять тысяч пропорционально своим ставкам.
Если же выстрел будет холостым, то, уж не взыщите, я забираю ваши деньги себе.
Повысив голос, он добавил, заглушая возбужденный ропот среди офицеров:
— Прошу учесть еще два обстоятельства. Первое: в отличие от гусарской рулетки, где в барабане лишь одна пуля, но рискуют все, в моей рулетке шесть пуль, а рискую лишь я. Так что ваши шансы в шесть раз предпочтительнее. И второе: не пытайтесь остановить или переубедить меня, — он кивнул в сторону сидящих с удрученным видом фон Гессе и Сербулова. — Они уже вчера все знали и все равно не смогли отговорить меня. Это бесполезно. Выбор сделан, и я все равно проведу этот эксперимент, чего бы мне это ни стоило.
Наконец, не забывайте, что я — любимчик Фортуны и ничем не рискую.
Последние слова гипнотически подействовали на зрителей. В ресторане повисла напряженная тишина.
Неожиданно из-за дальнего столика поднялась сухопарая фигура подполковника Нищенко. Дергая простреленной щекой, он решительно подошел к Осинину:
— Поручик, как старший по званию, я запрещаю вам подобные безумства. Мы уже вдосталь нахлебались крови.
На губах поручика зазмеилась усмешка.
— Увы, подполковник, я уже не в вашей власти. К тому же никто не помешает мне проделать этот опыт дома. И тогда уже мне никто не поможет … в случае чего. Ну а вы, — он тонко улыбнулся, — лишитесь удовольствия.
В зале засмеялись. Все знали про давнюю неприязнь обоих, в свое время едва не закончившуюся дуэлью.
— Ну так что же? — поручик снова повернулся к офицерам. — Пора делать ставки. — Перевернув чью-то лежащую рядом фуражку, он швырнул ее на середину стола.
— Я играю, — розовощекий Христиани, втайне восторгающийся Осининым, кинул три сотенные купюры на дно фуражки. — Хотя и не сомневаюсь, что проиграю.
Еще двое офицеров под осуждающие взгляды товарищей сделали ставки по сто рублей.
— Итак, на кону пятьсот рублей. — Осинин был опять спокоен и холоден. — Не густо, но вполне достаточно для первого взноса на тот свет. Что ж, начнем с богом.
Смуглая рука медленно подняла наган. Кто-то перекрестился.
Напряжение достигло апогея.
С усмешкой оглядев офицеров, поручик небрежно крутанул барабан нагана. Все затаили дыхание. Слышно было, как над бледной лысиной капитана Сербулова барражирует одинокая муха. Прапорщик Христиани нервно вытирал вспотевшие ладони.
— Да не волнуйтесь вы так, господа, — засмеялся Осинин и вдруг, легко вскинув дуло к виску, нажал на спуск. В напряженной тишине, как удар хлыста, прозвучал щелчок.
Осечка!
Кабак тут же наполнился гулом, все с облегчением задвигались и заговорили.
— Ну и везунчик же вы, Осинин! — перекрывая шум, радостно закричал фон Гессе.
— Квод эрат демонстрандум, — отмахнулся тот и поднял фуражку с банкнотами. Секунду помедлив, он неожиданно подошел к пылающему камину и швырнул деньги в огонь.
Казалось, этот поступок произвел на общество гораздо более сильное впечатление, чем несостоявшийся выстрел. Юный Христиани вскочил с места. — Браво, поручик, браво! — восхищенно глядя на Осинина, он громко зааплодировал.
— Дурак! Позер! Мальчишка! — донеслось из другого угла. С трудом оторвав взгляд от догорающих ассигнаций, подполковник Нищенко с раздражением отбросил стул и вышел вон. Его уход несколько разрядил обстановку.
— Ну что ж, — поручик картинно развел руками, — подполковник ушел на самом интересном месте. — Он уже знал, что богиня приняла его дар, и следующий выстрел будет холостым.
— Сережа, — крикнул он пожилому незрячему артисту на сцене, настраивающему гитару, — давай мою любимую!
В ответ заплакали струны, и над притихшим заплеванным залом поплыли звуки пронзительного романса:
