— Какую картину?
— Картину жизни, друг! Следы. — Темнота упала вокруг, будто выключили рубильник; странница шептала увлеченно, только белки глаз поблескивали: — Сто тысяч километров следов на снегу. Самая большая картина в мире, специально для осмотра с космического корабля! Она, конечно, ничего не изображает, но сам по себе масштаб… Сеть следов по всей северной Гондване! Понял? Я, женщина, незаметная как бактерия, преображаю своим путешествием целый материк!..
— Растает же, — чувствуя, что надо же как-нибудь ответить, невпопад брякнул Валентин.
— Ах, растает? А Гомер, Рафаэль, Бетховен не растают рано или поздно? Вечность — понятие относительное. Может быть, какой-нибудь снежной блохе, что живет полсотни дней, мои следы покажутся прочнее египетских пирамид!..
Наконец-то для Валентина все в этом диковинном мире встало на свои места! С одной стороны — чернильные леса, рой звезд, в течение считанных минут пробившийся по всему небу; россыпь огней на темной бронзе, немыслимо густая и щедрая для земных ночей. С другой стороны, гроздь самых славных имен Земли, память о чуде Египта…
— Извини, — тихо сказала она. — Я просто с ног валюсь… Вторые сутки без еды… У тебя… не найдется хоть куска хлеба?
Все высокие мысли вылетели из головы у Валентина. Кажется, с детства не испытывал он такого стыда. Видеть усталую, истощенную женщину, читать ее мысли, но не догадаться, что она чуть не падает от голода, что ее просто надо накормить!.. Да, брат, слишком велика пропасть между нашими мирами…
— Конечно, конечно, разумеется! Давайте зайдем под крышу…
— У нас как люди живут? Либо отрекайся от постылого мира и иди в Улей, либо надевай мундир, цепляй значки и регалии — и служи. А мы вот — ни то, ни другое. Мы третьи!..
Съев добрый кусок ветчины с хлебом, немного меда и запив все это бодрящим астро-кола, женщина опьянела от непривычной сытости и говорила не останавливаясь.
Огонь, разведенный в камине из обломков давно распавшейся мебели, гудел вовсю; жаркие отсветы плясали на вычурном лепном потолке, но до настоящего тепла было далеко — особняк промерз насквозь в зимнее многолетье.
Женщина (ее звали Урсула) рассказывала сбивчиво, путалась в научных подробностях, но главное Валентин понял, тем более что уже наловчился читать разорванные мысли собеседницы… Похоже, что земляне проникли сюда еще лет пятьсот назад. Какой-то безвестный тогдашний гений наладил тоннель между двумя Вселенными. И повалил народ в новооткрытый мир… Да нет, похоже, не повалил, а муравьиной цепочкой потянулись немногие посвященные, и стоило это, наверное, громадных средств. Почему уходили сюда? Бежали! От природы, превращенной в свалку ядовитых рек и радиоактивных дождей; от чудовищной городской скученности с ее психозами и эпидемиями, от новоявленных национальных вождей и религиозных пророков с боевыми лазерами в руках, от молодежных моторизованных орд… Бежали в безлюдный, нетронутый край, в розовые и фиолетовые леса под солнцем цвета берилла (здесь как раз тогда стояло лето), упиваясь неслыханной планетной робинзонадой, Таинственным островом в четверть миллиарда квадратных миль! Но ведь от себя не уйдешь — от земного, веками внедрявшегося в плоть и кровь…
Богатые «робинзоны», не желая расставаться с комфортом, должно быть, гнали на «Землю-прим» (ее назвали Вальхаллой) целые поезда… Ехали сотни рабочих, слуг, телохранителей… Тащили стройматериалы, машины, оружие, семена (ах, какой тоннель был, завидно, господа абсолют-физики!..). И, наверное, к концу первой тридцатилетней зимы уже стоял на Вальхалле целый город. А люди в нем жили все больше дюжинные, закоренело-деловые, не склонные к художеству и счастливой игре ума… так-так! А потом начала их тяготить замкнутость вынужденного общения. Наступили холода и вьюги, действительно занимающие полжизни… Надо полагать, тоннель однажды захлопнулся, перекрыли его земляне — и оттого тоска стала смертной, самоубийственной.
Тогда-то колонисты и выстроили здесь Улей, центр машинных галлюцинаций. Компьютеры, следуя подсознательным «заказам» клиентов, внушали жителям райские сны, вернее — во всей живости пяти чувств показывали самые глубокие, жгучие, самые постыдные желания… Клиент, погруженный в электросон, забывал о пище, — следящие устройства вторгались иглами в его вены, обогревали, матерински-заботливо замыкали вокруг беспомощного наркомана (или, как здесь говорили, трутня) стальную скорлупу. Улей имел собственную атомную станцию; но скоро его саморазвивающийся «мозг» создал устройство, выкачивавшее энергию непосредственно из зеленого солнца и окончательно испортившее климат на инопланете…
— Вы мне лучше про «крабов» расскажите, — попросил Лобанов. — Кто это такие — "Стальной ветер"? Орден, секта (он лихорадочно вспоминал старинные термины)… мафия, что ли? И почему вы — третьи?..
Вдруг он увидел, что Урсула судорожно сжала пальцы, заскрипела зубами.
— Надо покурить, — проговорила она, — иначе с ума сойду…
Наркотики… Кошмарная дрянь! Конечно, нетрудно взять пару пылинок от сухой «травки» из ее кармана и на их основе синтезировать целую сигарету, но… Имеет ли он право? Боже, она на глазах превращается в старуху! Денек в регенераторе, и полный порядок… Но до регенератора — две Вселенных. Так что, брат, оставь привычную мораль и сделай ей сигарету…
Валентин коснулся плоского аппаратурного блока под курткой, с помощью которого он уже синтезировал обед.
Затянувшись пару раз, Урсула мгновенно преобразилась: щеки ее порозовели, веселый блеск появился в глазах, и Лобанов с удивлением отметил, что она опять молода и, безусловно, хороша собой.
Смеясь, женщина показала на грудь Валентина:
— Какая у тебя… эта штука! Ну и техника! Слушайте, а вы… люди?
— Все расскажу, ничего не скрою. Но сначала один вопрос, Урсула. Вы… или Ваши друзья… никогда не встречали людей… похожих на меня? Тоже из далекой страны, с такой же… техникой? Вот недавно здесь побывал один… выше меня, мощнее, и волосы совсем светлые. Не видели?
— Нет, — она без раздумий замотала головой. — Я бы знала. Такие новости разносятся быстро.
В пустынном помещении стало тепло, и Урсула уже дремлет, склонив голову на грудь, уткнувшись носом в зеленый мех. Где же ее дом? А впрочем, какое Лобанову до нее дело? Можно тихонько уйти, оставив ей хороший запас ветчины, сухарей, меда и астро-колы. Так почему же Лобанов уверен, что ее не следует покидать? Все явственнее чудится какая-то угроза… Вот оно!
— Вставайте, — громко сказал Валентин. — Быстро вставайте и прячьтесь…
