Кит открывает глаза, видит белый потолок, несколько встроенных светильников. Они слишком ярко светят, глаза тут же закрываются, наполняясь слезами.
- Оцынулыся, — слышит он незнакомый голос.
Кит хочет поднести руку к лицу, потереть глаза, но рука почему — то не поднимается, что — то мешает ей.
- Эй, — произносит тот же голос. — Ты кыто?
- Роб! — шепчет Кит. — Где Роб?
Кит наконец открывает привыкшие к свету глаза, подносит руки к лицу, несколько секунд бестолково рассматривает сжимающие запястья синие пластиковые наручники.
Что происходит?!
Возникает, склоняясь над ним, узкоглазое черноволосое лицо под короткой стрижкой.
- Ты кыто? — спрашивает китаец.
Кит слышит шаги, входящие в помещение, на полу которого он лежит.
- Да Кит это, — произносит голос Эрджили.
Кит поднимается, садится на полу, привалясь плечом к стене.
Это другой кабинет, не тот, в котором его свалил приступ. Белые стены, длинный металлический стол с грудой битого стекла и уцелевших колб, стаканов, флаконов. Остро пахнет реактивами. На столе, раскинув руки и забросив свисающую с края голову, лежит человек. На полу под ним лужица крови, стекавшей из перерезанного, от кадыка до правого уха, горла.
- Роб… — шепчет Кит, тупо уставясь в серый комбинезон, надетый на человеке, выхватывая краем зрения сдернутую с лица маску, валяющуюся под столом, рядом с очками.
- А — а–а, ета… — произносит китаец, довольно улыбаясь. — Холосы была воина, сымелы, силины… Да тока Линь исё лучышы воина… Тывой дылуг холосо умилай.
Роб!
Роб…
- Болван ты, Линь! — произносит Скарамо, присаживаясь на стеклянный трехногий стульчик у белой стены. — Его живым надо было брать. И на снук. Вот это было бы самое то для этого ублюдка!
Эрджили…
- Ты как? — спрашивает Скарамо, обращаясь к Киту.
Кит переводит вялый взгляд на его лицо. Нет желания ни двигаться, ни говорить, ни думать.
Вот, Кит полагал, что любопытно будет заглянуть в глаза этого человека. А теперь… Век бы их не видеть!
- Куда ж ты полез — то! — говорит Скарамо, качая головой, словно сожалея о Ките. — С твоей — то болезнью только в войнушку и играть! И сам вляпался и человека подвел. Не стыдно?!
Мразь…
- Посади его, — велит Скарамо китайцу. — И расстегни.
Тот легко, не запыхтев даже, поднимает Кита, дотаскивает до стула у другой стены, усаживает, ловко снимает с запястий наручники.
- Кто еще знает про лабораторию? — спрашивает Скарамо.
Кит безучастно взглядывает ему в лицо, опускает голову.
Плевать.
Все кончено.
Ты проиграл, Кит.
Эх, Роб!..
- Линь! — бросает бандит, откидываясь на стульчике, прижимаясь спиной к стене.
Китаец наносит Киту быстрый удар.
Боль вонзается в спину ножом, перекрывает дыхание, зелеными пятнами застит глаза.
В комнату входят еще двое, с оружием.
- Семеро, — докладывает один. — Плюс семеро в малых. Бартон ранен, Фила завалили.
- Суки! — зло шипит Скарамо. — Где я найду Филу замену?!
- Кто еще знает о лаборатории? — повторяет он свой вопрос, обращаясь к Киту.
- Зачем тебе нужна была мама? — спрашивает Кит.
- Мне нахрен не нужна твоя мать, — усмехается бандит. — Мне нужен ее позвоночник. Да ты не волнуйся, Кит, ее будут хранить как зеницу ока. Твоей старухе повезло, ее организм в ответ на сыворотку вырабатывает нужное нам вещество — аналог эм — эс — дэ. Так что до конца своих дней твоя мать будет хорошо питаться, получать вакцину и иметь заботливый уход — все чего не мог дать ей ты. Все ее неприятности будут ограничиваться двумя пункциями в день. Не могу обещать, что тебе повезет так же, как ей, потому что такой шанс выпадает один на тысячу… Я ответил на твой вопрос. Теперь ответь на мой. Кто еще знает о лаборатории?
- Никто, — качает головой Кит. — К сожалению. А Джессика? Она у тебя?
- Да, — охотно отвечает Скарамо. — Ты даже сможешь увидеть ее, если честно и откровенно ответишь еще на один мой вопрос.
- Да пошел ты… — Кит устало прячет горящее лицо в ладони.
Скарамо останавливает взглядом китайца, приготовившегося к удару.
- Ты не злобствуй, Кит, — увещевает он. — Это ведь не я притащил тебя сюда. Не я стрелял в ни в чем не повинных людей. Ты всегда был мне симпатичен, парень. И мне очень жаль, правда, что все сложилось вот так. Не с теми людьми ты связался. Но проигрывать тоже надо уметь, не так ли?
- Так я не понял, ты хочешь увидеть девочку или нет? — спрашивает он, дав Киту пару минут, чтобы вдуматься в его слова.
- Да. Как ты сумел забрать ее?
- Это было несложно, — довольно ухмыляется бандит. — Немножко психологии и гипноза… Ну что, я задам мой вопрос?
- Задавай, урод.
- Документы Хилмана у тебя, я знаю. Где ты их прячешь?
- У меня их нет.
- Чего ты с ним возишься, Тони, — вмешивается один из пришедших. — Вколи ему сыворотки правды и с концами, и в расход.
- Учить будешь кочегара в аду, как дрова тебе под котел подкладывать! — недовольно отвечает Скарамо. — Хорошо, Кит, хорошо, предположим, у тебя документов нет. Тогда скажи, где они.
- Я не знаю. Я отдал их Робу. Он обещал спрятать в надежное место, а потом передать нужному человеку.
- Ты врешь, Кит. Это нехорошо.
- Я не вру. Профессора Эрджили тоже убил ты?
- Ему пришлось умереть, да, он мешал. Вот только жена его, сучка, успела смыться в гэлтахте… Слушай, мы болтаем о пустяках, даром тратим время…
- У меня его полно, — пытается усмехнуться Кит.
- Болван ты, парень, — с сожалением качает головой Скарамо. — Ты что же, думал, что если вы, два идиота, раздолбаете лабораторию, это что — то изменит? Ха — ха! Смешно! У меня еще две таких же лаборатории.
- Зачем?
- Зачем? — усмехается Скарамо. — Да все за тем же, парень. Я весьма неоригинальный злодей, я такой же как и все злодеи этого мира. Все, чего я хочу — это много денег и немного власти. Самые обычные желания, не правда ли? И ты хочешь того же, только не умеешь добиваться желаемого. Ты даже ради своей матери не мог ничего добиться, не мог придумать ничего лучше, чем грабить бедолаг, подсевших на снук, и ширять ее, продлевая никчемное растительное существование. Если бы не я… Ты слизняк. И ты еще больший урод, чем я. И я не собираюсь рассказывать тебе историю моей жизни, я не поведаю тебе о том, как ребята шли по твоему следу, и я не стану излагать тебе мои планы на будущее. Мы не в кино, приятель. Хотя и в кинотеатре, хе — хе.
- Я убью тебя!
Скарамо смеется, долго и откровенно.
