— Спасибо, — искренне поблагодарил он.
Вампир отшатнулся как от пощёчины.
— Спасибо за правду, — пояснил Славян. — Это драгоценный дар. И за честность.
— Ты ненормальный, — ответил вампир. — Тебя во младенчестве на голову уронили. А в отрочестве кирпичом добавили.
Славян обиделся, хотел встать.
Вампир усадил обратно.
— Славян… Так просто нельзя. Нельзя так понимать людей, нельзя на всех смотреть как на равных и всех держать на расстоянии. От тебя ведь никто ничего не требует. Просто позволь быть с тобой рядом, а не за стеной.
«Ну что, идиот, доигрался? — зло подумал Славян. — Отпустил вожжи. Как там Миратвен говорил: „Ядовитая сорная трава“? Всего-то четыре месяца прошло, а ты уже запустил корни в восемь чужих жизней, и ничего, кроме лишних забот, не принёс. Жерар, Дарик, Лара, Доминик, Эрвин, Франциск, Миратвен, Нэйринг. Не слишком ли много? Моника ещё. Ну тут хоть всё просто — покувыркались два месяца в койке к взаимному удовольствию и разбежались. Тут я напакостить не успел, через день забудет. И они забудут, Техничка всё сотрёт, никаких корней не останется. Особенно сейчас, когда надо в нору забиться и сопеть тихонько в две дырки. Раз нет вестей — всё хорошо, раз всё хорошо — так и думать нечего. А дальше — с глаз долой, из сердца вон».
— Даже и не надейся, — вслух ответил на мысли вампир. — За других ничего не скажу, но я прежде себя забуду, и только потом тебя.
Холодная тупая безнадёжная тоска сжала сердце. Славян поднялся, вытащил из сумки рубашку и пуловер, оделся.
Нельзя. Невозможно. На одиночество он обречён. Нельзя людей тащить за собой в яму.
— А вылезти из ямы ты не пробовал? — спросил вампир. Он встал, подошёл к Славяну. — Тебе уже двадцать лет! Двадцать, а не восемь, и не тринадцать, ты живёшь в мире взрослых, где не сочиняют дразнилки про калек, и не бьют за то, что ты не можешь целый день прыгать через штакетник. А ещё — не бьют и не дразнят тех, кто осмеливается поиграть с изгоем в мячик. Да ты давно уже и не изгой. Ну хотя бы немного повзрослей!
— Ты уверен, что не бьют? Что Соколы не ударят тебя, Жерара или, — льдисто прищурился Славян, — Эрвина?
— Это жестоко, — судорожно перевёл дыхание вампир.
— Это правда.
— Играть с правдой и истиной ты мастер, — согласился Доминик. — Ты никогда не лжёшь — зачем, когда есть столько правды? И словами пользоваться умеешь — когда невозможно накачать мускулы, приходится оттачивать язык. А какое оружие из понимания сделать можно — куда там автомату. Всегда знаешь, откуда ждать удара, всегда успеешь уйти, увернуться, а в угол зажмут — ударишь так, что никому мало не будет. Хорошее оружие, действенное. Только используй его до конца. — Вампир плеснул крыльями, вперил в Славяна яростный взгляд. — Научись понимать не только тьму, но и свет. Принимать не только вражду, ненависть и зависть, но и любовь.
Доминик вернулся в кресло, придвинулся поближе к огню, крылья жалко обвисли. Славян усилием воли унял дрожь, задавил острую горячую боль в груди. Это он может, научился, привык. Его слабость не увидит никогда и никто, он никому не позволит себя ударить — ни словом, ни кулаком, даже подойти на расстояние удара никто не сумеет. Хотят ненавидеть — пускай, но только издали.
Так долго и старательно отпихивал врагов, что разучился узнавать друзей. Позабыл, что нельзя отказывать в праве помочь, это жестоко и гнусно, как ударить ни за что, ни про что, как грязью в лицо плеснуть. Помощь — всегда доверие. Но если хотят встать рядом — доверие гораздо большее, ведь ударить можешь и ты. Если кто-то встаёт рядом с тобой — отдаёт тебе часть себя самого. Слишком драгоценный дар, чтобы отказываться, слишком больно ранит отказ. А предать, ударить доверившегося тебе — да что может быть гаже?
Славян подошёл к Доминику, сел на корточки.
— Прости меня, — сказал он на торойзэне. — До сих пор я не был нужен никому. И сейчас просто испугался — очень многого, и очень сильно. Я знаю, это не оправдание, но всё равно — прости меня, пожалуйста.
Вампир медленно повернулся к нему.
— Что ты сказал?
— Прос… — Договорить Славян не успел, вампир вскочил с кресла, схватил его за рубашку и рывком поднял на ноги.
— Откуда ты знаешь своеречье?!
Торойзэн — «торо ойз йэн», «разговор-для-своих», в отличие от «нанро ойз оллон», нанройолона, любого иностранного языка, «беседы-для-чужих», чужеречья.
— Я засранца этого… — зло прошипел Доминик, крылья растопырились во всю ширь.
— Франциск не виноват, — торопливо сказал Славян. От испуга по спине побежали колючие мурашки. — Это я его уговорил. Он долго не хотел, правда. Я его просто дожал. Доминик, виноват я, мне и отвечать.
— Дурак! — Вампир отпустил рубашку. — Славян, тебе ни в коем случае нельзя пользоваться мудрым огнём, никогда.
— Ну ничего же страшного не случилось.
— Случилось! Мудрый огонь отнял у тебя два или три года жизни — как раз столько, чтобы выучить язык. Славян, человекам мудрым огнём пользоваться нельзя, он придуман волшебными расами и только для волшебных рас. Но если у нас огонь забирает одни лишь силы, то у вас ещё и время. — Вампир сложил крылья. — Не знал ничего твой Дарик, о человеках он вообще знает мало. А вот Эрвин знает много, потому и не соглашался. Неужели ты думаешь, вампирам так страшно, если кто-то своеречье выучит? Да учи сколько хочешь, но обычным способом. Всё лень ваша человеческая…
— Ерунда, — отмахнулся Славян. — Подумаешь, четыре года, мелочь.
— Славян, — почти простонал Доминик, — пообещай, что никогда больше не посмотришь на мудрый огонь.
— А ты пообещай, что не тронешь Франциска. Он ведь ничего не знал.
— Теперь узнает, — мрачно заверил повелитель.
— Доминик!
— Да не сделаю я ему ничего! Хватит того, что просто узнает, чего натворил. Нет, узнать он должен! Чтобы никогда больше человеков к мудрому огню не сажал.
— Мальчики, — приподнялся полусонный Жерар, — что такое? Вы ссоритесь?
— Всё хорошо, — сказал вампир и подкрепил слова ментальным посылом. — Спи.
Жерар опустился на диван, заснул.
— Жаль, тебя так не усыпишь, — сказал вампир Славяну. — Полночь уже, а ты всё скачешь.
— В самолёте высплюсь, там всё равно больше делать нечего. — Славян сел в кресло, вампир тоже.
— Славян, — сказал он, — что хотел от тебя Сокол?
— Самому бы кто объяснил. Я же тебе всё рассказал, менталку ты видел — тебе лучше знать, упустил я чего или нет.
Вампир укрылся крыльями.
— Всё выглядит полной чепухой и бредом, а Соколы никогда не чепушили. Хм… — задумался он. — А ведь действительно, есть чего испугаться: ходит эдакий загадочный русский, со стороны на сторону, из долины в общину, и везде, где не появится, — крутые перемены. Что в Латирисе, что в Эндориене, что Союзе Общин, что в хелефайском Великом Круге.
