– Знаю, – сказал я. – Это был я.
Руслан словно стал ниже ростом. Обречённо спросил:
– Вы и меня убьёте?
– С какой стати?
– Но вы же его убили? За эти разговоры, за его гражданскую позицию… а я с ним согласен, – он замешкался, но всё же добавил: – был…
Я вздохнул.
– Если бы даже за такие разговоры убивали, то это делала бы не полиция, а какая-нибудь спецслужба. Суда пока не было, но я могу тебе сказать – профессора убил грабитель. Восставший профессор убил грабителя. Я был вынужден убить обоих восставших.
Михаил скептически посмотрел на меня, но промолчал.
– И себя не переоценивай. Думаешь, кому-то нужно убивать тебя? Да ты нужен пока только своей маме и своей девчонке. Может, ещё паре-тройке друзей. Тоже мне, борец с режимом…
– Что ты знаешь про вирус? – спросил Михаил.
– Вирус, превращающий людей в восставших? Профессор говорил, что его до сих пор не нашли. Что это может быть и не вирус, а прион. Или неизвестный патоген, потому что для прионов такая скорость развития нехарактерна…
Я вздохнул.
– Это мы знаем. Чем профессор занимался? Каким вирусом?
Руслан неловко улыбнулся.
– Ветрянкой. Мы как-то стали над этим смеяться, а он сказал: «Поднимите руки те, кто не болел ветрянкой». Ну, я поднял, ещё трое ребят. Он объяснил, что раз мы не переболели в детстве, то во взрослом возрасте можем очень тяжело заболеть. Поэтому лекарство от ветрянки – важная вещь.
– То есть он делал лекарство? – уточнил Михаил.
Руслан кивнул.
– Ваш кружок занимался в институте?
– Научная секция… Да, конечно.
Вот так.
Случай вывел нас на юношу, общавшегося с главным подозреваемым. Мы и раскатали губу – сейчас всё узнаем…
А узнавать-то было нечего. Кроме того, что Томилин был идейным сторонником кваzи… впрочем, это и так нам известно. Я поинтересовался:
– Сколько вас народа в кружке… то есть в секции?
– Одиннадцать человек, – с готовностью ответил Руслан.
– Старшеклассники? Парни, девушки?
– Парни в основном.
– У Томилина были особо доверительные отношения с кем-либо?
Глаза у Руслана округлились, он нервно хихикнул:
– Вы чего… Томилин не такой! Он ни к кому не приставал!
– Господь с тобой, – сказал я. – Не о том речь! Друзья среди учеников у него были? Любимчики? В хорошем смысле слова, разумеется. Был кто-то, кого он выделял, кому мог бы доверить какую-то тайну?
Руслан честно задумался. Покачал головой:
– Да нет, он со всеми был одинаковый… Меня хвалил часто. Но он не то чтобы сильно откровенничал, только про кваzи любил поговорить…
Я развёл руками. Всё, пас. У меня вопросов больше не было.
– Понятно, – сказал Михаил. – Руслан, мы не можем взять тебя под стражу, чтобы ты ничего с собой не сделал. Переубеждать тебя, боюсь, тоже бесполезно. Насколько я понимаю психологию твоего возраста, чем больше мы тебя станем убеждать в твоей неправоте, тем сильнее ты станешь упрямиться.
Руслан молчал.
– Я тебе только одно скажу: не спеши. – Михаил кивнул мне. – Пойдём, Денис.
Спорить я не стал. Ничего полезного из Руслана не вытянуть, даже если он будет радостно сотрудничать со следствием.
– Пока, парень, – сказал я. – Будь здоров. Живи долго.
Уже открыв дверь, Михаил обернулся и добавил:
– Ты зря ищешь свет на той стороне. Там такая же тьма.
Адиля Айдановна стояла у дверей, держа в руках разорванный тапок, не перенёсший прыжок с четвёртого этажа. Кажется, до неё только сейчас дошло, каким образом Михаил догнал её сына.
– Если у вас есть возможность, – сказал Михаил, обуваясь, – отправьте Руслана в Питер. Пусть поживёт в нашем городе месяц-другой. Я могу дать ключи от своей квартиры и помочь устроиться в школу смешанного обучения.
– Зачем? – тихо спросила женщина.
– Чтобы не путал туризм с эмиграцией. Пусть посмотрит на нашу жизнь повнимательнее, это полезно.
Он протянул Адиле визитку.
– Всего доброго, – сказал я неловко. – Мы поговорили, ну как могли – постарались переубедить…
Женщина кивнула, вертя в руках остатки тапочка. Тихо сказала:
– Он хороший мальчик…
– Все мы хорошие, – сказал я. – Берегите его. Поверьте, ему тоже трудно.
Некоторое время мы сидели в машине. Потом Михаил включил зажигание, спросил:
– Куда поедем? Что будем делать?
– Такое ощущение, что мы были близко, – сказал я. – Ну вот как бы мимо прошли, не то дверь не открыли, не то за угол не заглянули…
– Может, вернёмся к парню? – спросил Михаил. Он явно серьёзно относился к моим догадкам. – Поговорим ещё? Он вроде как пошёл на контакт.
– Руслан ничего не знает, – сказал я. – То есть не так. Руслан, может быть, и знает, но не знает, что именно. Ему нужно задать правильный вопрос, чтобы он ответил. А мы не знаем этого вопроса.
– Проверим остальных юных биохимиков? – предложил Михаил.
– Ещё десять человек… – Я поморщился. – Работы дня на два.
– Тогда позвони Маркину, – небрежно сказал Михаил. – Он ведь наверняка тебя просил ему докладывать о всех новостях?
– Просил, – не стал я отпираться.
– Позвони, расскажи, – велел Михаил. – У него целая команда, им проще всех опросить.
Он вышел из машины, стал ходить вокруг, пиная и осматривая шины. Деликатный.
Я достал телефон, позвонил гэбэшнику и коротко рассказал про кружок, ох простите – секцию, юных биохимиков. Судя по энтузиазму Маркина, тот готов был хвататься за соломинку.
Но я ничего хорошего от его расследования не ждал. То ли мне засели в голову слова Найда, что это я должен поймать Викторию и спасти мир.
То ли я просто устал.
То ли этот умный, красивый, крепкий парень, мечтающий превратиться в ходячий труп, вывел меня из себя сильнее, чем я ожидал.
– О чём думаешь? – спросил Михаил, возвращаясь в машину.
– О сыне, – ответил я.
Михаил кивнул, и машина тронулась.
– Куда? – спросил я.
Он отвечать не стал.
Кваzи вообще не очень любят отвечать на риторические вопросы. Видимо, считают это нерациональным.
Я люблю жаловаться на московские пробки, они и впрямь у нас случаются. Но если честно, то по сравнению с теми пробками, что были в Москве до катастрофы, они ни в какое сравнение не идут.
До школы на Большой Переяславской мы доехали меньше чем за четверть часа. Мы больше ни о чём не разговаривали с Михаилом – я смотрел в окно, он на дорогу.
Только перед тем как выбраться из машины, я негромко сказал:
– А ведь это я виноват. Если бы я не убил профессора, он бы восстал и его можно было допросить.
