Млечный Путь № 1 2020 - Наталья Ахпашева

Вглядываясь в свою суть, и различая в ней основные стихии, мы порой не различаем рубежей, и наши отношения с самими собой и с нашими близкими могут выйти из рамок взаимного уважения и перейти в конфронтацию с появлением линий фронта.

Совместная мозаика эти трех взглядов на рубежи, в ее ковровом переплетении со стихами, письмами и мемуарами Белого, Блока и их современников, не только поможет нам воссоздать особую мелодию небесных сфер, но и спустит нас на землю, чтобы заново открыть поэзию ежедневного существования сегодня, здесь и сейчас.

В преддверии нового года Феникса

Оба поэта - Андрей Белый (р. 26.10.1880, Скорпион, Вода) и Александр Блок (р. 28.11.1880, Стрелец, Огонь) - принадлежали к тому завершавшемуся году Феникса, который для нашего поколения уже миновал безвозвратно. Перефразируя Белого-Блока, люди уже не те, что прежде.... Их общий друг, поэт Владислав Ходасевич (1886-1939), родившийся всего лишь шестью годами позже обоих, но уже в новом году Феникса, так писал об этой разнице в статье о Белом в Некрополе:

"Я уже не принадлежал к тому поколению, к которому принадлежал он, но я застал его поколение еще молодым и деятельным".

Поразительно, что подобную разницу "поколений" Ходасевич подмечал и между Блоком и Николаем Гумилевым (1886-1921):

"Принадлежа к одной литературной эпохе, они были людьми разных поэтических поколений" (Некрополь).

Новый час Феникса вступал в силу между 1885 и 1900 годами, а оба "младших символиста" родились в переломный для русского символизма момент, в самом конце заключительной фазы года Феникса, на рубеже двух 493-летних эпох. В своих мемуарах Белый так описывал эту ситуацию:

"Во многом непонятны мы, дети рубежа: мы ни 'конец' века, ни 'начало' нового, а - схватка столетий в душе; мы - ножницы меж столетьями; нас надо брать в проблеме ножниц, сознавши: ни в критериях 'старого', ни в критериях 'нового' нас не объяснишь"; "Автор стоит на рубеже двух эр; одна - миновала; другой - еще нет; и пробел неизбежно заполняем не догматами, а серией рабочих гипотез" (На рубеже двух столетий).

В "Неоконченной поэме" Блока видны те же символы рубежа, когда "еще мерцал вечерний хаос" прошлого, но уже появлялись первые признаки будущего:

Я вижу огненные знаки

Чудес, рожденных на заре.

Чувства конца старого пути и невозможности осознать новые направления неотступно преследовали Блока. В 1908 году он писал:

"... хотим мы или не хотим, помним или забываем, - во всех нас заложено чувство болезни, тревоги, катастрофы, разрыва".

С годами чувство безысходности у Блока усиливалось, и в 1917 году оно достигло апогея:

"Нет, не надо мечтать о Золотом веке. Сжать губы и опять уйти в свои демонические сны".

Чтобы лучше понять ограничения, налагаемые эпохой заключительной фазы уходящего года Феникса (1392-1885), попробуем взглянуть на них глазами уроженца нового часа Феникса, Осипа Мандельштама (1891-1938). В статье, посвященной годовщине смерти Блока, он писал, что "в литературном отношении Блок был просвещенный консерватор". Это не означало, однако, что Блок ни в чем не был новатором, но у него не было "ни одного открытого разрыва с прошлым"; "представляя себе Блока как новатора в литературе, вспоминаешь английского лорда, с большим тактом проводящего новый билль в палате. <...> Литературная революция в рамках традиции и безупречной лояльности".

Глубокие различия поэтов, пришедших по часу своего рождения до и после наступления часа Феникса 1885 года, касались не только вопросов стиля, ритмики, тем, но и образности. Как я писала в Часах Феникса, большинству поэтов наступающей новой эры, таким как Цветаева, Мандельштам и Ахматова, было свойственно отождествлять себя с Фениксом. Например, Марина Цветаева (1892-1941) восклицала:

Напротив, поэтам конца года Феникса, таким как Эдгар По (1809-1849), был ближе образ каркающего ворона. В этом плане символично, что Блок, обращенный "ликом печальным / К иным горизонтам, / К иным временам", ассоциировал себя с теми, кто отпугивал воронье и был лишь отблеском прошлого:

Белый тоже нес в себе печать уходящего года Феникса, ассоциировавшуюся в его представлении с окаменевшим и омертвевшим Сфинксом:

"Сфинкс и Феникс борются в наших душах. И на всем, что есть произведение духа человеческого, лежит печать Феникса и Сфинкса" (Феникс).

Начало таинства - одногодки

С раннего детства что-то неуловимое в мировом потоке связывало обоих поэтов с одинаковыми традициями. В своих Воспоминаниях о Блоке, Белый так напишет о загадочности и символичности их союза:

"Нам ясно казалось, что 'миф' нашей жизни, 'миф' вещий, ... свел нас с Блоком для какой-то большой, малым разумом не осознанной цели, и мы, выражаясь словами А. А., [Блока] 'перемигивались', как заговорщики огромного дела".

Несмотря на то, что Белый родился и жил в Москве, а Блок - в Петербурге, на протяжении всей жизни оба вращались в одних и тех же кругах. Оба с большой симпатией и теплотой вспоминают о дедушке Блока, профессоре Бекетове (Стрелец, Огонь), ректоре Петербургского университета, у которого каждый из них ребенком любил сидеть на коленях.

Обоих первым вывел на литературную стезю издатель и писатель Михаил Сергеевич Соловьев (Овен, Огонь). Блок вспоминал с благодарностью: "Первыми, кто обратил внимание на мои стихи со стороны, были Михаил Сергеевич и Ольга Михайловна Соловьевы (двоюродная сестра моей матери)". Белый, в свою очередь, с большой любовью описал знакомство с Михаилом Сергеевичем в своей поэме "Первое свидание":

В мемуарах Белый добавил, что именно М. С. Соловьев придумал ему, урожденному Борису Николаевичу Бугаеву, литературный псевдоним "Андрей Белый": "сказав 'да' моему творчеству, взял и под маркою 'Скорпиона' напечатал рукопись, о которой я и не думал,