— Они ратовали за однополые браки и хотели устроить в нашем городе гей-парад.
— Фу, какая гадость. Это возмутительно. Но все-таки не настолько, чтобы предать их огню.
— Один из них, еврейский врач, лечит душевнобольных волхованием и черной магией.
— Это отвратительно, но за это нельзя сжигать.
— Тот, кто называет себя «колокольных дел мастером», подмешивает ртуть в колокольную медь, и от звуков колокола у людей случается рак.
— Это чудовищно. Но за это тюрьма, но не костер.
— Другой повесил в храме изображение Сталина, молится на него и говорит, что Сталин — это святой.
— Знаю о ком вы. Отец Павел Зябликов. Да он старый дурак, контуженный на войне. Его пошлю вон из храма, но не на костер.
— Я вам не все сказал, владыко. Они называют себя «не-стяжателями» и требуют изъятия церковных земель, национализации церковных банков, хотят вашу резиденцию, в которой мы сейчас находимся, отдать под детский сад, реквизировать парк ваших автомобилей и провести перепись ваших личных драгоценностей, чтобы передать их в Гохран. К тому же, они распространяют вредный клеветнический слух, что будто бы вы не мужчина, а женщина, и требуют вашего публичного медицинского освидетельствования.
— Боже, как велико их падение. Воистину, отсохшую ветвь срезают и бросают в огонь. Я предам их анафеме, и вы можете их жечь на здоровье.
За окном глухо ударил колокол. Евдокия Ивановна встрепенулась.
— Мне пора на службу. Приятно было побеседовать.
Евдокия Ивановна ушла за ширму, и скоро оттуда вышел величественный чернобородый архиепископ и, опираясь на посох, последовал к выходу, где его ожидали два монаха, отец Ферапонт и отец Пимен, оба молодые, страстные, с горящими взглядами.
Маерс остался в гостиной один. По комнате летал попугайчик, забавно картавя:
— Ферапонтик, почеши спинку!
Маерс изловил болтливую птицу и сунул ее в валенок, который почему-то в единственном числе стоял в углу.
По городу П., разбрасывая фиолетовые вспышки, катил «мерседес», за рулем которого сидел длинноволосый араб и рядом с ним главный полицмейстер, полковник Мишенька. Следом двигался тяжеловесный автозак, пугая прохожих своим угрюмым жестоким видом. Машины подкатили к речному затону, где у причалов отдыхали лодки, катера и яхты, мучнисто белел неисправный теплоход «Оскар Уайльд», и лодочник Ефремыч, свесив с причала ноги, смотрел на поплавок, вот уже добрый час не подававший признаков жизни. Он услышал за спиной шаги. Увидел трех дюжих полицейских, которые схватили его за плечи, вздернули на ноги.
— Вы что, очешуели? — возмутился Ефремыч, уронивший удочку.
— Был рыбак, а стал рыбой. Твою чешую почистим, — полковник Мишенька ловко ткнул его под ребро, от чего Ефремыч охнул и замолчал. Его подвели к автозаку и пихнули в темную, прелую глубину. Чувствуя острую боль в ребре, он сел на лавку, слыша, как глухо заработал мотор.
Доктор Зак размышлял над суждениями Юнга, предлагавшего психиатрам искать в заболеваниях извращенные или подавленные архетипы и какие архетипы оказались подавленными в пациенте, грызущем и глотающем металлические предметы. Перебирая в памяти образы античных героев, он услышал в коридоре грузные шаги. Дверь распахнулась, и на пороге появился полицейский полковник:
— Ну ты, синагога, пора идти. Как же у тебя в кабинете чесноком воняет.
Зак растерянно поднялся, испытывая реликтовый ужас жертвы холокоста. И двое крепких, розовощеких полицейских вытолкали его на улицу и запихнули в автозак, где он, дрожа как лист, опустился на лавку рядом с другим арестантом.
Анна Лаврентьевна, директор сиротского приюта, строго выговаривала мальчику Сереже, который принес в столовую банку с лягушками и выпустил их, и они стали прыгать по столам, наводя ужас на девочек. Анна Лаврентьевна старалась быть строгой, но в глубине души смеялась, вспоминая, как зеленые лягушки скакали по столам, а девочки визжали. Она обернулась, услышав за спиной грубый окрик:
— Старая перечница, кончай зудеть. Идем с нами.
Это говорил полицейский полковник с добродушным крестьянским лицом и симпатичной улыбкой.
— Это вы мне? — удивилась Анна Лаврентьевна.
— А тут больше нет перечниц. — Полковник толкнул ее, и она, потеряв равновесие, упала. Двое полицейских подхватили ее под руки и поволокли по коридору. Она пробовала протестовать. С одной ноги ее соскочила туфля. Мальчик бежал следом, хватал полицейских, и полковник отшвырнул его, как щенка. Анну Лаврентьевну выволокли из дома, вбросили в железный фургон, где она, полубосая, в разорванной кофте, оказалась рядом с другими арестантами. Было слышно, как снаружи смеялись полицейские.
Шаман Василий Васильев уже несколько дней не касался своего магического бубна, а размышлял над системой звездной навигации для космического корабля, которую разрабатывал в советское время и которая осталась незавершенной после разрушения научного центра. Спектральное излучение звезды 114 Лео попадало в бортовой анализатор, обретало форму цифрового сигнала, который воздействовал на рули корабля, летящего в созвездие Льва. Василий Васильев с наслаждением писал математическую формулу, когда в его квартиру позвонили. Он открыл дверь, и несколько полицейских выволокли его на лестничную клетку, а полицейский полковник, смеясь, стал топтаться на месте, выпучивая глаза и изображая шамана:
— Колдун, хватит народ дурить. Помоги себе самому!
Василия Васильева сволокли вниз по лестнице, зашвырнули в автозак, и полковник напоследок скорчил страшную рожу, видимо, изображая ритуальную маску.
Колокольных дел мастера, Игната Трофимовича Верхоустина, взяли на литейном дворе, когда рабочие поднимали на лебедке большой коричневый колокол с золотым образом Богоматери и славянской надписью: «Богородица, Дева, радуйся». Крепкого сложения полковник сгреб в охапку мастера и ткнул головой в колокол, который печально и гулко охнул. Оглушенного мастера сунули в автозак, машина уехала, а в колоколе все еще жил рыдающий звук.
Хранителя мемориала Аристарха Петухова схватили в момент, когда он поправлял на барачных нарах бирку с номером заключенного. Его пинками выгнали из барака, и на вопрос, куда его тащат, веселый полковник ответил:
— Товарищ Берия тебя вызывает.
И дверь автозака захлопнулась.
Ученик Коля Скалкин только что прочитал бабушке свое сочинение про звездную пушку, и бабушка умилялась, гладила внука по пшеничным волосам. В это время в садик, где проходило чтение, вбежали полицейские, схватили Колю Скалкина, отбросили голосящую бабушку и потащили мальчика в автозак. Следом шагал полковник, рвал на куски тетрадь, приговаривая:
