Внимательно перелистывая толстые тома «Жизни животных», приглядываясь к иллюстрациям, Глеб сравнивал их с фотографиями птицы, но ни одна из них не походила на ту, что сидела в клетке. Тогда в голову ему стали приходить мысли невероятные и слова несерьезные. Он подумал, что это и не птица вовсе, а пришелец или робот, посланный на землю с неведомой целью, а ее невидимость — это защитный экран, только почему–то избирательный. Он дошел до того, что пришельцы защищаются именно от него, Глеба, и, рассмеявшись, скорчил устрашающую гримасу. Пусть боятся.
Как обычно, смех превратил проблему в шутку, и он, уйдя в другую комнату, лег на диван и, закрыв глаза, привычно скользя по запутанным ассоциациям, дошел до слова «сон» и заснул с этим словом.
Его разбудил шум. Из комнаты Игоря слышались возня, шорох, писк. Стараясь ступать неслышно, он приблизился к открытой двери и удивился тому, что увидел. В комнате была Лида. Растрепанная, раскрасневшаяся, она стояла на коленях возле клетки и шарила в ней руками.
— Ты что? — спросил Глеб, хотя и так ясно было, что.
Лида вздрогнула, смутилась.
— Да вот, пораньше отпустили, — сказала она, поднимаясь, — а тебя будить не хотелось.
Глеб захлопнул открытую дверку клетки, прислушался. Птица была там, успокаивалась, наверное, оправляла перышки.
— А я уж думал, ты ее на ужин решила приготовить.
— И ты еще шутишь? Мне вот не до шуток. Все вы нормальные, а я уродка. Думаешь, мне легко?
— Видишь ли, Лида, если говорить честно, я ведь тоже… Мы с тобой оба уроды.
— Врешь, — сказала она почему–то шепотом, — ты врешь. Ты нарочно меня успокаиваешь.
— Нет, не вру. Это утром мне показалось, что так будет лучше. А ты весь день об этом думала и прибежала пораньше, решила, что дома никого не будет. Ты хотела ее убить?
— Нет, просто выпустить.
— Зачем?
Лида молчала.
— Ну что же, — сказал Глеб. — Это тоже выход. Что непонятно, то подлежит уничтожению. Так спокойнее. Птицы не станет, ты снова будешь чувствовать себя нормальной. А так она словно заноза.
— Я все равно убью ее, — твердо сказала Лида. — Все равно. Что бы ты ни говорил обо мне и что бы ни думал. Ты хочешь, чтобы я сошла с ума?
— А об Игоре ты подумала?
— Для него это очередная игрушка. Поплачет и забудет.
— А если не забудет и не простит? Что тогда?
— Да как ты не понимаешь? Мы с тобой ненормальные, мы не видим ее.
— Мало ли каких дефектов не бывает на свете? Женя был здесь, назвал это избирательной слепотой. Он, кстати, птицу видит. И, я думаю, многие ее тоже увидят. А многие — нет. Пока нас поровну. Ну скажи, тебе будет легче, если, например, половина города птицу тоже не увидит? Мы ведь будем не одни?
— Возможно, и так. Но я не верю в это. И ты мне лжешь. Ты ее видишь.
— Ну вот, договорились. Только сегодня утром жаловалась, что никогда не скандалили. Давай подеремся, что ли?
Лида отошла к окну, отвернулась, и в наступившей тишине стали слышны привычные вечерние звуки: внизу играли на баяне, громко пели, то и дело выскакивали в коридор, шумели там и дрались. А наверху завели магнитофон, он орал на полную мощь своих мегаватт, и кто–то плясал, да так, что дрожал потолок и качалась люстра. За этим шумом Глеб не сразу расслышал знакомое трио за стеной: высокий женский, басовитый мужской и тонкий детский. Глеб попытался вспомнить, какие же лица у соседей, но так и не вспомнил, покачал головой и прикрыл плотнее дверь в комнату.
Сел рядом с клеткой и долго слушал, как шуршит птица, стучит клювом о прутья, попискивает, а потом открыл дверку и просунул туда руку. Птица забилась под его пальцами. Он неловко схватил ее поперек туловища, она пискнула, ударила крылом, и он ощутил прикосновение его на коже, сухое, мягкое, теплое. Он вытащил птицу из клетки, не переставая удивляться тому, что пальцы сжимают пустоту, воздух, ничто. И это ничто билось в его ладонях.
— Ой, какая красивая клетка, папа! В ней птица будет еще красивее!
Игорь стоял рядом, в пальто, в шапке.
— Пожалуй, — согласился Глеб. — Хотя клетки никого не украшают. Может быть, ты ее отпустишь? Жалко держать в неволе.
— Она же замерзнет. Пусть поживет у нас до весны, а потом отпустим.
— Сейчас же иди и разденься, — сказала Лида. — Наглядишься еще на свою птицу.
— А ты завидуешь Игорю, — сказал Глеб, когда сын вышел. — Будет ему теперь от тебя на орехи.
— Ты считаешь меня такой мелочной? Все равно я вашу птицу задушу.
— Уже и нашу…
Они и в самом деле чуть было не рассорились, но зазвонил звонок, и Игорь впустил Женю.
— Ага, вся семья в сборе. Ну и прекрасно. Держи, Игорь, это конопляное семя. Глеб, в твоем доме опять не пахнет кофе. Лида, я страшно голоден, только что из больницы, даже домой не заезжал…
— Ну и шума от тебя, Женька. Что ты за человек.
— Я сейчас что–нибудь приготовлю, ребята, — сказала Лида. Посидите немного.
— Ну что, надумал? — спросил Женя. — Как Лида отнеслась ко всему этому?
— Как? Пошла готовить гарнир для этой птички.
— М–да… А ты знаешь, я тут кое о чем раздумывал, но пока выводы делать рановато, материала не хватает. Надо бы эту птицу показать как можно большему числу людей. Элементарный тест.
— И к чему это?
— Да я и сам не знаю точно. Кажется, я начинаю понимать, что это за лампочка, может, ты и сам поймешь… В общем, рановато для выводов.
В дверь забарабанили.
— Открой, Игорь! К нам.
В комнату даже не вошел, а скорее вбежал незнакомый мальчик. Худой, зареванный, он уже не плакал, но дрожал всем телом. Вслед ему доносились крики, отборная пьяная ругань раздавалась из–за двери. Гремели кастрюли, на истеричной ноте визжала женщина.
— Папка дерется, — сказал мальчик, — он там маму бьет.
— Пойдем, Витя, — сказал Игорь. — Я тебе птицу покажу.
Он подвел мальчика к клетке, они присели на полу, и Глеб увидел, что мальчик перестал дрожать и сосредоточенно уставился в пустую клетку.
— Вот и еще один зрячий, — тихо сказал Глеб.
— Кто это там так буянит? — спросил Женя.
Глеб пожал плечами.
— У них так каждый день. Никак мир не берет. Из–за этого шума отдохнуть нельзя.
— Да ты хоть выясни, в чем там дело. Смотри, как мальчишку напугали. Может, помощь нужна.
— И без нас разберутся. Еще схлопочешь по шее от таких.
— А ты и напугался. Дай–ка, я сам схожу.
— Перестань ты, Женька, в самом деле. Ничего с ними не случится, успокоятся. Пойдем на кухню, уже кофе готов.
— Э, нет, я все–таки схожу. И знаешь что? Вот как ты думаешь, есть у этих людей лампочка для птицы или нет?
Глеб хмыкнул и промолчал.