Анатолий Ириновский - Жребий

Материалы дела, кстати, Иван Иванович просматривал уже не первый раз. Нутром он чувствовал, что между сегоднешним портретным инцидентом и остальными фактами существует внутренняя связь. И там и здесь речь шла о Ленине. Во всех случаях отноше-ние Нетудыхина к вождю было, по меньшей мере, эпатирующим, если не сказать точнее. Но отношение ведь к делу не подошьешь. Нужны были конкретные факты. Текст же рас-сказа в деле отсутствовал. С портретом получалась вообще какая-то чертовщина. И Зуев нервничал. "Сволочь! Сволочь неблагодарная в этом бляденыше сидит!" — ругался он, не зная еще твердо, с какого конца к Нетудыхину подступиться.

Дверь вдруг без стука отворилась и в кабинет ввели виновника зуевских терзаний.

Иван Иванович убрал бумаги в стол.

Глава 20

У Фантомаса

Рамон бросил рюкзак в угол возле дверей. Нетудыхин поставил рядом удочки и без приглашения сел на один из стульев. Такое нахальство несколько удивило Ивана Ивановича.

Кабинет Зуева представлял собой типовое помещение для подобных учреждений. Два письменных стола располагались в нем, сейф, ряд стульев для посетителей.

За спиной Зуева висел портрет Дзержинского, на противоположной стороне — репродуктор. На столе Ивана Ивановича, справа от него, лежала стопка книг.

Из-за вытертой на полах краски комната производила впечатление некоторой за-шарпанности и казенной неухоженности.

Доставив Нетудыхина Зуеву, Карпов и Рамон ушли. В кабинете зависла неопреде-ленная тишина. Оба молчали, поглядывая друг на друга. Зуева удивила поразительная схожесть Нетудыхина со своим портретом. А перед Тимофеем Сергеевичем сидел здоро-венный мужик, на правой руке которого, от кисти к локтю, было выколото крупными ла-тинскими буквами: Фантомас. Клетчатая рубашка с короткими рукавами плотно облега-ла его крепкую грудь. Татуировка, по всему видимому, наносилась еще в детстве. С го-дами, разрастаясь, буквы ее перекосились и расползлись. Теперь она смотрелась, как ко-рявая надпись на старом дереве.

"Вот это типаж, — невольно подумал Тимофей Сергеевич. — Напиши — не пове-рят, скажут, утрирует. Надо же, попасть в руки к самому Фантомасу!"

Меж тем, на самом деле, крестьянское лицо Зуева было свободно скроенным и без всякой злобы. Только излишняя бледность выдавала в нем кабинетного работника.

Иван Иванович уловил ухмылку Нетудыхина, когда тот заметил татуировку. Это Зуева несколько задело. На такую ухмылку он натыкался не раз, и всегда она его раздра-жала. Но что они знали о его жизни? Что они могли ей противопоставитъ? Сумбур своих взбаламученных душ?..

Зуев представился, назвав свое полное имя, должность и звание. Так он всегда на-чинал.

Нетудыхин молчал. Тимофей Сергеевич еще не вполне освоился со своим новым положением и потому решил придерживаться старого и проверенного правила: отвечать на вопросы следователя как можно короче и по существу.

Заметно было, что и Зуев нервничал. Он достал из письменного стола нераспеча-танную пачку "Беломора" и закурил.

— Ну что, рыбачок? — сказал Зуев. — Поскольку ты, как мне известно, человек бывалый, то должен знать, что так просто мы людей не арестовываем. — Пролетарское "ты" покоробило Тимофея Сергеевича, но он воздержался. — У нас имеются достовер-ные сведенья о том, что ты ведешь тихую, но тем не менее явную антисоветскую пропа-ганду. Поэтому будет для тебя лучше, если в своих грехах ты сознаешься сам. Это упро-стит допрос и учтется при определении тебе срока судом. Замыкаться я не советую. — И замолчал, выжидая, что ответит Нетудыхин.

— О каком вообще допросе может идти речь? — сказал Тимофей Сергеевич. — Сейчас, в данную минуту, я не могу быть допрошен.

— Это почему же?! — удивился Зуев.

— Я пьян, нахожусь под допингом. Прошу вызвать врача для освидетельствова-ния моего состояния.

— Куда там пьян! На стуле не держишься, — сказал Зуев. — Скока ты выпил?

— Стакан самогона и две кружки пива.

— Ну.

— Что ну? Этого достаточно, чтобы на завтра я не помнил своих сегодняшних по-казаний.

— Не начинай варить воду, Нетудыхин, — предупредил Зуев. — Стакан самогона и две кружки пива — для русского человека только разминка. Ты ж думай, кому гово-ришь. Это как раз то состояние, когда мир начинает розоветь.

— Для меня он сегодня начал чернеть.

— Ну, ты сам виноват.

— Потом, — сказал Нетудыхин, — я хочу видеть ордер на мой арест. И услышать конкретные антисоветские факты, в которых вы меня обвиняете.

— Будет тебе ордер, будет, — сказал Зуев. — За этим дело не станет. Не торопись. А то ты еще потребуешь и обвинительное заключение сразу положить перед тобой.

— Это было бы лучшим вариантом.

— Нет, Тимофей Сергеевич, ты сам все расскажешь, сам покаешься. А мы это де-ло соответственно учтем.

— Мне не в чем каяться. Я живу, работаю, учу детей русскому языку и литерату-ре.

— Ах, если бы это было так, если бы так! Ты бы не сидел здесь сейчас передо мной. Не надо, Тимофей Сергеевич, не строй из себя невинность. Анекдоты травишь?

— Какие анекдоты?

— Антисоветские.

Нетудыхин вдруг обнаружил, что Зуев уже втянул его в допрос.

— Пока вы не предъявите мне ордер, я отвечать не буду. Ваша должность и зва-ние еще не дают вам права меня здесь допрашивать. Без ордера наш разговор превраща-ется в частную беседу, — категорически заявил Нетудыхин и замолчал.

— Ты смотри, какой ты прыткий! — сказал Зуев, закуривая. — А анекдотики ты все-таки травишь. Про Ленина. Про Чапаева. Про Брежнева. Это нами точно установле-но. И придется тебе, голубчик, отвечать за подрыв авторитета наших выдающихся деяте-лей. Статья 70. Антисоветская агитация и пропаганда. Срок до семи лет. Плюс ссылка от двух до пяти. Итого — двенадцать. Может, ознакомишься подробней с законом? На, по-смотри, — предложил Зуев, беря со стола томик УК и протягивая его Нетудыхину.

— Нет такой необходимости, — сказал Тимофей Сергеевич.

— Зря упорствуешь, — отвечал Зуев. — Я же тебе говорю: невинных людей мы не беспокоим. Те времена прошли, когда сюда попадали невинные. Потому предлагаю строить отношения на добровольном признании. Ты рассказываешь — я записываю. Со-гласовываем текст протокола вместе.

— Я пьян и хочу есть! — сказал Нетудыхин. — Позовите сюда Рамона. Пусть сходит в магазин и принесет мне что-нибудь пожрать. У меня болит желудок. Ни на ка-кие вопросы я больше отвечать не буду!

Зуев задумался. Думал долго. Потом поднял трубку и позвонил Рамону.

— Кореш твой тут умирает… От чего, от чего — от голода. Зайди ко мне.