Увидев меня у своих дверей на следующий день, Рут Энн очень удивилась.
— Может, пригласишь меня войти? — с сарказмом в голосе произнесла я. Надо сказать, что я предпочитаю короткие стрижки и ношу мотоциклетные куртки. Рут Энн принадлежит к абсолютно иному типу.
Однако я — ее кузина, и ей пришлось пригласить меня в дом. Кровь — не водица. Она принесла банку ледяного чая и поставила ее на стол.
— Ты насчет тети Бетти? — спросила она. Моя мать, ее тетка, можно сказать, пьяница.
Я репетировала свой рассказ, даже в машине пыталась изложить его вслух, но сейчас явственно видела, что ничего не получится. Чудес не бывает.
— Нет, насчет Васкомба. Но здесь я рассказать не могу. Я зашла узнать, не могли бы мы… поехать на прогулку?
— Джонни Васкомб? Камилла, ты случайно чем-нибудь не обкурилась?
Я как раз курила сигарету, но тут решила ее затушить.
— Это касается Васкомба и тебя, — твердо проговорила я. — Насчет весточки от него.
Рут Энн побледнела.
— Письмо?
— Весточка, — повторила я глупое слово, не придумав ничего лучшего. — Не письмо.
Казалось, она почувствовала облегчение.
— Знаешь, он писал мне с флота. Я никогда не отвечала на его письма. Джонни Васкомб? Но что это может быть? Да ладно. Не хочешь — не говори. Я поеду.
— Я поговорил со своим профессором, — сообщил Хол, встретив меня у «Квик-Пик» после работы. — Он считает, что это, вероятно, какая-то искусственная вселенная, созданная волновым движением света на придорожных столбах. Очень редкое явление.
— Надеюсь, — вложив в голос всю доступную мне иронию, заметила я. Не хотелось бы вылетать в новый мир каждый раз, когда на дороге попадается крутой поворот.
— Он говорит, что причина нечеткости образов в том, что наше сознание настроено на нашу Вселенную. Что бы оно, то есть сознание, ни видело, оно должно свести эту информацию к версии привычного нам мира. Пусть даже на самом деле все там выглядит абсолютно иначе. Ты думаешь, Рут Энн придет?
В 21:06 появилась «вольво» Рут Энн. Кузина махнула мне рукой из окна.
— А этот что здесь делает?
— Он — в деле, — пояснила я.
— Я не могу с ним показываться на людях. Он ведь торгует наркотиками, разве не так? — Эрвин, ее муж, был сенатором штата. (Не настоящим сенатором, а сенатором в штате.)
— Торговал, — соврала я. — К тому же я думала, ты разводишься. И все равно тебе придется подойти. Я обещала.
— Обещала кому? — с подозрением спросила она.
— Не заставляй меня объяснять. Слишком все неправдоподобно. Садись на переднее сиденье. Я сяду на заднее.
Мы влезли в «кавалер».
— Давненько не виделись, — ухмыльнулся Хол. — Должно быть, вращаемся в разных кругах.
— Откуда мне знать, — процедила сквозь зубы Рут Энн. — Я-то не имею привычки вращаться.
Я и забыла, какой она может быть вредной.
Хол выехал со Старого Девятнадцатого шоссе и поехал к Зигзагу мертвеца. Я чувствовала, что следует как-то подготовить Рут Энн, но не могла придумать, с чего начать. Да она и не дала мне возможности хоть что-то сказать.
— Камилла, объясни мне, что происходит! — потребовала Рут Энн, как только мы стали подниматься к обрыву. — Немедленно! Иначе я выйду из машины.
Я и забыла, какой она бывает властной.
Хол свернул на лесную дорогу у вершины холма.
— Вчера вечером мы разговаривали с Васкомбом, — выпалила я. — Конечно, это звучит дико.
— Это что, шутка в духе Стивена Кинга? — холодно осведомилась Рут Энн. — Если так, я выхожу.
Хол перегнулся через сиденье и открыл дверцу с ее стороны.
— Ради Бога! Камилла, я же говорил, что от нее будут одни хлопоты.
— Нет! — выкрикнула я, потянулась через спинку и закрыла дверцу машины. — Стивен Кинг тут ни при чем. Это скорее любовный роман.
Для Рут Энн это — аргумент. Она заткнулась. Хол сдал назад и развернулся.
— Настоящая любовь, — продолжала я. — Когда любовь побеждает смерть.
— Побеждает? — Хол смотрел на меня в зеркало заднего вида.
Я поняла, что зашла слишком далеко.
— Пристегни ремень, — посоветовала я Рут Энн.
Хол мчался с холма на скорости тридцать миль, тридцать пять… Рут Энн снова взялась за свое:
— Зигзаг мертвеца? Вы что, решили меня напугать?
— Рут Энн…
— Тоже мне — гонки! Убожество, да и все! — заявила Рут Энн. — Джонни Васкомб проезжал этот серпантин на семидесяти пяти милях. И не один раз!
— Рут Энн, заткнись, а? — попросила я. — Любуйся украшением на капоте. Маленький кавалер.
— На пятидесяти девяти, — сказал Хол. Пробурчал.
Сорок две мили в час. Возникла волна, колеблющийся поток придорожных столбиков, мир вывернулся наизнанку, как носок, и вот мы здесь, в белой комнате. Я бы вздохнула с облегчением, вот только у меня в тот момент вообще перехватило дыхание. Если она и теперь не заткнется, значит, не заткнется никогда.
— Куда мы попали? — спросила Рут Энн.
— В другой мир, — с триумфом в голосе объявил Хол.
— Это что, какая-то военно-морская штучка? Они что, соврали насчет аварии?
Чтобы заставить ее замолчать, я встала и потянула за собой Хола и Рут Энн. Вставая, я заранее знала, что так и будет. За стеной виднелась бесконечная череда холмов.
— Кому все это принадлежит? — спросила Рут Энн.
Я повернулась, и они опять повернулись вместе со мной. Теперь мы оказались лицом к стене, за которой тянулась длинная анфилада комнат. Васкомб стоял там, словно ждал нас все это время.
— Господибожемой, — забормотала Рут Энн. — Джонни! Это ты?
— Не совсем. Я мертвый. А ты кто?
— Это я.
— Ты сам просил привезти ее, — в растерянности проговорила я.
— Кто кого просил что? — спросил Васкомб.
— Ты сказал нам привезти ее, — в нетерпении повторил Хол. — Ты разве не помнишь?
— Я же говорю вам, я умер, — уныло протянул Васкомб. — Мне тяжело что-нибудь запомнить. Точнее, не то чтобы тяжело, а просто не получается.
— Ты хочешь, чтобы мы ушли? — спросил Хол. Я бы сказала, спросил с надеждой. — Мы можем увезти ее обратно.
— Обратно — это куда?
— Джонни! — завизжала Рут Энн. — Немедленно прекрати! — От ее вопля задрожала вселенная.
— Рут Энн? — словно очнувшись, спросил Васкомб. — Я хотел привезти тебя сюда, но продал «ягуар». Ты разозлилась, потому что я показал ребятам твой бюстгальтер в «бардачке». Сам не могу понять, зачем я продал эту машину. Просто не верю.
— Джонни, ты правда умер? Тебя хоронили в закрытом гробу. Прости, что не отвечала на твои письма. Сейчас я жалею.
