Ознакомительная версия.
— Мы всего лишь мыши в мышеловке.
И Прогулка продолжалась. Шел дождь. Идущие шли по знакомым Гэррети местам — все эти обветшалые лачуги, в которых никто не жил, заброшенное однокомнатное помещение школы, из которого все давно переехали в новое государственное здание, курятники, старые грузовики на кирпичах вместо колес, свежевспаханные поля. Казалось, он помнит каждое поле, каждый домик. Он весь дрожал от возбуждения. Дорога как будто сама бежала под ноги, которые, казалось, обрели новую, пусть иллюзорную, но — упругость. Но может быть, Стеббинс прав — может быть, ее там не будет. Уж рассмотреть такую возможность и приготовиться к ней никак не помешает.
По поредевшим рядам пролетел слух, что один парень впереди подозревает у себя аппендицит.
Раньше Гэррети обязательно ужаснулся бы, но теперь он не мог думать ни о чем другом, кроме Джен и Фрипорта. Стрелки на его часах мчались вперед так, словно обрели свою собственную демоническую жизнь. Осталось всего пять миль. Вот Идущие уже пересекают городскую черту Фрипорта. Где-то впереди Джен и мама уже стоят в переднем ряду у Вулмановского Центрального Рынка Свободной Торговли, как и было договорено.
Небо стало чуть светлее, но по-прежнему оставалось пасмурным. Дождь превратился в навязчивую морось. Дорога стала темным зеркалом, черным льдом, в котором Гэррети почти что мог разглядеть искаженное отражение собственного лица. Он провел рукой по лбу. Лоб горел, как во время простуды. Джен, ох Джен. Если бы ты только знала, я...
Парня, у которого болело в боку, звали Клингерман, номер 59. Он начал кричать. Очень скоро его однообразные вопли стали частью шумового фона. Гэррети вспомнил о той единственной Прогулке, на которую ходил — тоже ведь во Фрипорте — и парня, который монотонно твердил Не могу. Не могу. Не могу.
Клингерман, подумал он, заткни хлебало.
Но Клингерман продолжал идти, и продолжал кричать, прижав руки к животу, а стрелки на часах у Гэррети продолжали мчаться вперед. Восемь пятнадцать. Ты ведь будешь там, Джен, будешь? Будешь. Да. Я уже перестал понимать, что ты означаешь, но я знаю, что все еще жив, и мне нужно, чтобы ты была там, чтобы, возможно, подала мне знак. Просто будь там. Будь там.
Восемь тридцать.
— Мы придем когда-нибудь в этот чертов город, Гэррети? — окликнул его Паркер.
— Тебе-то что? — язвительно подколол его МакФриз. — Тебя-то там девушка уж точно не ждет.
— У меня повсюду девки есть, ты тупой долбоеб, — сказал Паркер. — Стоит им разок взглянуть на это лицо, как у них тут же в трусиках мокро становится.
Лицо, на которое он ссылался, теперь совсем осунулось и побледнело, превратившись в слабое подобие себя былого.
Восемь сорок пять.
— Притормози, приятель, — сказал МакФриз, когда Гэррети поравнялся с ним и начал было обгонять. — Сохрани немного сил на вечер.
— Не могу. Стеббинс сказал, что ее там не будет. Что у них не найдется свободного человека, чтобы помочь ей пройти. Я должен выяснить. Я должен...
— Не бери в голову — вот и все, что я хочу сказать. Стеббинс родную мать заставит лизол[58] выпить, если это поможет ему выиграть. Не слушай его. Она будет там. Хотя бы потому, что это отличный пиар.
— Но...
— Но никаких но, Рей. Успокойся и просто живи.
— Да иди ты в жопу со своими банальностями! — выкрикнул Гэррети. Он облизнул губы и потер лицо дрожащей рукой. — Я... Извини. Как-то вырвалось. Стеббинс еще сказал, что на самом деле я хочу увидеть мать.
— А ты разве не хочешь ее увидеть?
— Ну конечно хочу! Ты что думаешь, я... нет... да... я не знаю. У меня был друг. И мы с ним... я... мы... мы сняли одежду... и она... она...
— Гэррети, — сказал МакФриз и поднял руку, чтобы положить ему на плечо. Крики Клингермана становились все громче. Кто-то из первого ряда спросил, не нужен ли ему альказельцер. Острота вызвала всеобщий смех. — Ты разрываешься на части, Гэррети. Держи себя в руках. Иначе тебе конец.
— Отвали от меня! — закричал Гэррети. Он поднес к губам сжатую в кулак ладонь и с силой прикусил ее. Спустя секунду он сказал уже спокойнее: — Просто отстань от меня.
— Ладно. Конечно.
МакФриз отправился прочь. Гэррети хотел было окликнуть его, но не смог заставить себя.
Затем в четвертый раз наступило 9 часов утра. Группа повернула налево, и толпа снова оказалась под ними, под ногами двадцати четырех оставшихся — на то время, пока они шли по 295-й эстакаде и входили в город. Впереди виднелся Дейри Джой, куда они с Джен иногда заходили после кино. Группа свернула направо и вышла на Федеральная дорога № 1, которую кто-то назвал большой магистралью. Большая ли, маленькая — но она была последней. Стрелки часов у Гэррети на руке как будто сами лезли ему в глаза. Центр города лежал прямо по курсу. Вулман был справа. Гэррети уже видел его — приземистое, уродливое здание, приукрашенное декоративным фасадом. Снова полетел серпантин, влажный, липкий, безжизненный из-за дождя. Толпа волновалась. Кто-то включил городскую пожарную сирену, и ее завывания смешивались с завываниями Клингермана. Клингерман и городская пожарная сирена Фрипорта исполняли на пару жуткий дуэт.
Напряжение медной проволокой забило кровеносные сосуды Гэррети. Он слышал как грохочет его сердце, — вот в животе, вот в груди, вот прямо между глаз. Двести ярдов. Они снова выкрикивали его имя (РЕЙ-РЕЙ-ОДОЛЕЙ!), но пока что в толпе не было ни одного знакомого лица.
Он сместился вправо, пока не оказался в нескольких дюймах от тянущихся к нему рук — одна из них, крепкая и мускулистая сумела даже захватить край его рубашки, и он отпрыгнул в сторону, словно его только что едва не затянуло в молотилку — и солдаты навели на него оружие, готовые выстрелить, если он вдруг попытается раствориться в человеческих волнах. Осталась всего-то сотня ярдов. Уже можно было разглядеть большую коричневую вывеску Вулмана, но не было ни следа матери или Джен. Господи, господи, господи, Стеббинс был прав... а даже если они здесь, как ему разглядеть их в этой изменчивой, бурлящей массе?
Слабый стон вытек из него, словно отторгнутая плоть. Он запнулся и едва не упал, споткнувшись о собственные ослабевшие ноги. Стеббинс был прав. Ему захотелось остановиться прямо здесь, не идти дальше. Разочарование, ощущение потери были настолько ошеломительны, что полностью опустошили его. В чем смысл? Теперь-то в чем смысл?
Орущая сирена, кричащая толпа, визжащий Клингерман, падающий дождь, и его собственная маленькая измученная душа, бьющаяся у него в голове, прорывающаяся силой сквозь собственные стены.
Ознакомительная версия.
