Ознакомительная версия.
Он шел рядом с МакФризом, но МакФриз с самого Фрипорта отвечал только односложно. Гэррети едва осмеливался обращаться к нему. Он снова был в долгу, и это угнетало его. Угнетало его потому, что он знал — если подвернется случай, он МакФризу помогать не станет. Джен теперь не было, и матери не было. Они обе ушли безвозвратно и навсегда. Разве что он победит. Теперь-то ему действительно захотелось победить.
Это было странно. Впервые, насколько он помнил, в нем возникло такое желание. Даже в начале, когда он был полон сил (тогда еще динозавры ходили по земле), у него не было настоящего стремления к победе. Хотелось доказать себе, доказать всем — но это ведь не то. Только оказалось, что из стволов не вылетают маленькие красные флажки с надписью БАБАХ. Это тебе не бейсбол и не Рывок Вперед[59], — тут все по-настоящему.
Или он знал это с самого начала?
С тех пор как он решил, что хочет победить, ноги стали болеть вдвое сильней, плюс к этому добавились резкие боли в груди при каждом глубоком вдохе. Ощущение повышенной температуры нарастало — похоже, он подцепил вирус от Скрамма.
Он хотел победить, но даже МакФриз не смог бы протащить его за невидимую финишную черту. Он не верил в свою победу. В шестом классе он стал первым на школьных состязаниях по орфографии, и его отправили на окружные, но их курировала уже не мисс Петри, которая всегда разрешала попробовать еще раз. Добросердечная мисс Петри. Он стоял там, пораженный в самое сердце, уверенный, что произошла какая-то ошибка, — но ошибки не было. Просто он был недостаточно хорош, чтобы выйти в финал тогда, и сейчас он тоже недостаточно хорош. Достаточно силен, чтобы одолеть большинство, но не всех. Его ноги давно уже перешли грань молчаливого сердитого бунта, и теперь готовились развязать настоящий мятеж.
После Фрипорта ушли всего трое. Одним из них был бедолага Клингерман. Гэррети знал, о чем думают оставшиеся. Слишком много билетов получили другие, теперь глупо уходить просто так. Всего-то двадцать соперников осталось. Теперь каждый из них будет идти, пока не развалится на куски.
Они прошли по мосту, перекинутому через маленький спокойный ручей, чья поверхность была едва тронута дождем. Грохнули выстрелы, толпа взревела, и Гэррети почувствовал, как упрямая маленькая трещинка надежды в его душе расширилась еще на один микрон.
— Твоя девушка хорошо о тебе заботилась?
Это был Абрахам, напомнивший Гэррети жертву батаанского марша смерти[60]. По какой-то непостижимой причине он выкинул рубашку и куртку, оголив костлявый торс и выпирающие ребра.
— Да, — ответил Гэррети. — Надеюсь, я смогу отплатить ей тем же.
Абрахам улыбнулся:
— Надеешься? Да, я тоже начинаю вспоминать, как пишется это слово, — сказал он, и в его тоне Рею почудилась угроза. — Это был Таббинс?
Гэррети прислушался. Он не услышал ничего, кроме равномерного рокота толпы.
— Да, черт возьми, это он. Наверное его Паркер сглазил.
— Я все повторяю себе, — сказал Абрахам, — что всего то и нужно — ставить одну ногу впереди другой.
— Ага.
Абрахам выглядел расстроенным.
— Гэррети... это, наверное,некрасиво...
— Что такое?
Абрахам надолго замолчал. На ногах у него были здоровенные тяжелые оксфорды, которые показались Гэррети просто неподъемными — у него самого ступни, оголившись, давно уже замерзли и кровоточили всей своей ободранной поверхностью. Они шаркали по асфальту, со стуком опускались на дорогу, которая расширилась теперь до трех полос. Толпа больше не казалась такой громкой, такой ужасающе близкой, как, скажем, в Огасте.
Абрахам выглядел действительно расстроенным.
— Это так мерзко. Даже не знаю, как сказать.
Гэррети пожал плечами, сбитый с толку:
— Наверное, надо просто сказать, и все.
— Ну, в общем... Мы тут договариваемся кое о чем. Все, кто остался.
— В скраббл поиграть что ли?
— Это типа как... обещание.
— Да ну?
— Никто никому не помогает. Либо идешь сам по себе, либо не идешь вообще.
Гэррети посмотрел на свои ноги. Он пытался вспомнить, когда в последний раз испытывал голод, и прикидывал, сколько времени должно пройти, прежде чем он потеряет сознание от истощения. Он подумал, что оксфорды Абрахама похожи на Стеббинса — эти ботинки запросто помогут хозяину преодолеть путь отсюда и до моста "Золотые Ворота"[61], и вся их потеря будет — порванный шнурок... по крайней мере, так они выглядят.
— Звучит довольно жестоко, — наконец произнес он.
— Ситуация сложилась довольно жестокая, — сказал Абрахам, не глядя на Гэррети.
— Ты уже со всеми об этом поговорил?
— Пока нет. Где-то с дюжиной.
— Да, и правда мерзко. Понимаю, как тяжело тебе об этом говорить.
— И с каждым разом все тяжелее.
— Что они ответили? — он знал, что они ответили, а что еще они могли ответить?
— Они за.
Гэррети раскрыл рот, и снова закрыл его. Он посмотрел на Бейкера, который шел впереди, уронив голову на грудь. На нем была куртка, и она промокла до нитки. Одно бедро у него как-то неправильно выпирало в сторону, странно вихляя. Вся левая нога сильно одеревенела.
— Зачем ты снял рубашку? — спросил вдруг Гэррети.
— Кожа от нее чесалась, — ответил Абрахам. — Типа крапивница, или что-то такое. Она была синтетической, может у меня аллергия на синтетику, не знаю. Так что скажешь, Рей?
— Ты похож на кающегося грешника.
— Что скажешь? Да или нет?
— Мне кажется, я должен кое-что МакФризу.
МакФриз все так же шел неподалеку, но невозможно было сказать, слышит он их разговор на фоне шума толпы или нет. Ну же, МакФриз, подумал Гэррети. Скажи ему, что я ничего тебе не должен. Давай же, сукин ты сын. Но МакФриз молчал.
— Ладно, вписывай и меня, — сказал Гэррети.
— Супер.
Теперь ты животное, всего лишь грязное, уставшее тупое животное. Ты сделал это. Ты продался.
— Если ты попытаешься помочь кому либо, мы не сможем тебя остановить. Это против правил. Но ты больше не будешь одним из нас. И ты нарушишь обещание.
— Я не стану пытаться.
— То же самое относится к любому, кто попытается помочь тебе.
— Понятно.
— Ничего личного. Ты же понимаешь, Рей. Самое сложное еще впереди.
— Трудись как вол или умри.
— Типа того.
— Ничего личного. Просто назад в джунгли.
На секунду ему показалось, что Абрахам взбесится, но его резкий вдох обернулся безобидным выдохом. Возможно, он слишком устал, чтобы приходить в бешенство.
Ознакомительная версия.
