Павел попросил рассказать еще что-нибудь и узнал, что у Зининого дядюшки в Москве, на набережной Москвы-реки, кооперативная квартира с видом на кремлевские купола, но там никто не живет: сыновья выучились, дядюшка держит их инженерами на стройке, а квартира пустует.
— Еще чего-нибудь! — подначивал Павел, развлекаясь воркотней Зиночки. Он сидел на постели, навалившись на подушки, прислоненные к спинке кровати.
— Семен Васильевич поступил в аспирантуру…
— Откуда у тебя шаль? — Павел пощупал шерстяную бахрому.
— Зот Михайлович подарил. — Зина хихикнула и расправила складки на груди. — Он на барахолке купил. Турецкую отдал Кате Дрыгиной, а павлово-посадскую — мне. У Зота дедушка помер. Прямо в сберегательной кассе, в поселке Бродниково. Ему сберкнижка выиграла сорок рублей, так старичка от радости кондратий хватил…
— А чего смеешься-то? — не понял Павел.
— Так… Местные охотники осмотрели избу, вынули из сундука с десяток соболиных шкурок, а из карманов развешанной в кладовой одежды вытащили сорок восемь сберкнижек, на каждой записано по две тысячи и больше! — Зина смотрела на Стрелецкого широко распахнутыми глазами, ожидая удивления. — Все сберкнижки дедушка завещал Зоту.
— И он стал делать подарки?
— На огромное состояние зарится Дрыгина, ходит по Искеру, уверяет судей, разных начальников, будто четвертый ребенок у нее будет от Митрофанова.
— И что же Зот?
— Исчез, как инопланетянин. — Зина развела руками, мол, неясно, не увольнялся, а только на службе его нет. О нем сокрушается Семен Васильевич.
— Все как-то быстро меняется без меня, — задумчиво проговорил Павел.
Округлив глазищи, Зина надулась так, что обозначился второй подбородок, и тихо заговорила:
— А Бородай очень балует свою жену… Вы тоже баловали Соню и мужа ее наверх подталкивали, — брякнула секретарша и захлопала ресницами: то ли сказала? Не заметив на лице Павла недовольства, опять оживилась: — Бородай напялил на нее узду верности, все так говорят. Подселил в квартиру тещу, водил обеих на торговую базу по улице Республики. Знаете базу облпотребсоюза? Повертел в зале косым глазом: выбирайте — чего желаете. Теща туда-сюда, ничего ей не приглянулось. А Сонька все углы обнюхала, кисонькой мяукает мужу: «Мне бы шубку норковую». Это же тыщи рублей! Бородай ей купил сразу же! И снова обращается к теще: «Выбирайте, мамаша, себе чего-нибудь». Теща влево-вправо, ничего ей не нужно. Показывает на доченьку: «Вы, зятек, женушке сделайте подарок». Сонька опять ластится к мужу, стелется перед ним: «Еще бы одну шубку». Бородай, говорят, поморщился, но и за вторую шубку рассчитался. Теперь Бородаиха ходит по управлению, гордая, меня в приемной даже не спрашивает, есть ли в кабинете муж, сама норовит пройти. С шубами-то она замаялась, хранит их в ломбарде. Там надежнее от воров.
Долго глядел Павел в окно, забыв о Зине, тоскливое и светлое чувство овладело им, почудилось, будто за окном майский день, а он так молод — еще не женат и вот-вот встретит ту, с кем станет одним целым, каждая клеточка тела которой будет ему родной. Он знает, кто она, та единственная женщина — Златогривка… И другая ему родной не станет. Она увлеклась покупками… потому, что тоску свою топит, может, не осознавая того, что Павел — ее половина души. Она любит его… А ветерок за окном перебирал пряди желтых листьев.
— Откуда ты все знаешь… — отрешенно произнес Стрелецкий.
— Дак третьим глазом пользуюсь, — с грустью пошутила Зина, обиженная его задумчивостью.
— У физинструктора училась?
— Павел Николаевич! — укоризненно усмехнувшись, развела руками Зиночка. — Сколько же вам пребывать в состоянии электронно-хозяйственного мозга? Я думала, вы как сломались, так и отключились от механизмов, стали живым, добрым, интуитивным мужчиной…
Он сощурил глаза под очками, стараясь получше разглядеть выражение лица секретарши.
— Да, да, — кивнула ему смущенная Зиночка. — Вам надо было ходить на курсы к Зоту Михайловичу… а то живете, как устройство по передаче сигналов… Мы же люди! Зот Михайлович говорил нам, что каждый человек — это как бы часы. Они идут себе, тикают. У них двадцать четыре часа, а каждый час — свое желание, своя функция. Час — сон, час — любовь, час — мечты, час — работа, час — интуиция, час — танцы, час — еда, час — музыка… Понимаете теперь? А вы только знай кричать: «Давай, давай!» Но часы не могут бежать вперед быстрее, чем работает механизм, их придется останавливать…
— Не понимаю! Мне дорога была нужна, а вам всем не нужна, что ли? — Павел нахмурился.
Зина закрыла лицо ладонями, как бы ища какие-то аргументы, сосредоточенно думая, потом резко вскинула голову:
— Люди живут для любви и детей, для радостей, а стройка для того, чтобы работать и получать средства. И вам, Павел Николаевич, точно так же…
— Нет, Зиночка! Я не могу без стройки…
— Не надо, Павел Николаевич, так волноваться, — защебетала Зиночка. — Кому не нравится, тот увольняется… Верно? А вы сломались, но теперь опять человеком станете.
Он озадаченно молчал, не зная, что возразить.
— Я вас люблю, Павел Николаевич… — В голубизне ее глаз светилась нежность и преданность.
Она молчала. Молчал и Павел, думая, что Зина не выдержит паузы и убежит или, чего доброго, расплачется. Она закрылась ладонями, потом отняла их от пылающих щек.
— О вас столько сплетен, а зря… Вы не юбочник, вы сделали себя машиной…
— Ах, глупости! Машиной… — подосадовал Павел. — А Даша — ворона? — спросил, растирая ладонью левую половину грудной клетки.
— Конечно! — засмеялась Зиночка. — Хоть в какие одежды ее рядите, а вторым зрением она видна насквозь.
В дверь вошла нянечка: гостье пора прощаться.
— Ты, Зинуля, не видела у Егора Андреевича талисман? — спросил Павел и шутливо подмигнул ей, как бы намекая, что желает продлить их встречу.
Но она встала, ласковым взглядом прощаясь с Павлом, и все же задержалась на минутку, рассказала, что дядюшка Егор носит подарок Зота на шее как амулет, называет его камеей. Дядюшка показывал магический кристалл бухгалтеру Полубабе. Зиночка была в квартире и держала в руках безделушку; этот круглый камешек, как объяснил дядюшка, яшма, оправленная золотым ободочком; на одной плоскости вырезано фантастическое чудовище, имеющее три головы: льва, козы и дракона, то есть это трехголовая химера; а на другой стороне амулета выгравирована фраза на неизвестном языке; дядя Егор утверждал, что это магическая фраза ассиро-вавилонских жрецов, следуя ей, никогда не ошибешься.
