Млечный путь № 2 2017 - Песах Амнуэль

Каков результат в социуме?

– острое, сравнительно кратковременное противоречие между программами «бессмертие для всех» и «жизнь за работу». Пересмотр самого понятия «пенсия» – едва ли не первый симптом. Вероятно, она будет разделена на чисто возрастную и «заработанную», причем людям придется регулярно возвращаться к рабочему образу жизни. Вероятно, для нужд юриспруденции заимствуют из фантастики понятия «биовозраст», при том, что сам термин могут посчитать неудачным. Возможные варианты – «актуальный возраст» или же «социальный возраст», округленный до десятилетий;

– появление геронто-эпидемий: когда экономический кризис заставляет государство понижать социальные расходы, это бьет по медицине и снижает уровень жизни громадного числа возрастных людей. Буквально за месяцы значительный процент внешне работоспособного населения может превратиться в натуральные «развалины». В 90-е мы пережили что-то подобное, но скорее в форме чисто экономической и мировоззренческой, когда сорокалетние крепкие мужики спивались за год, потому как не знали, как прокормить семьи. Послезавтра можно столкнуться с феноменом не-реализации какой-то профессии (на массовый переход в которую очень рассчитывало общество), что столкнет людей с тупиком их личного развития;

– как ответ на такие риски – попытки консервации отдельных социальных систем, привязанных к экономическим структурам. Что тоже неоднократно случалось в истории – но мы можем столкнуться с Ликургом или Фордом, которые смогут разменять полторы сотни лет. Естественно, те экономические структур, которые они контролируют – могут распадаться и деградировать, могут возникать их конкуренты;

– принципиально новый феномен «детства» – связанный с ростом возможностей по конструированию генокода и автоматизации обучения новых индивидов. Как бы странно это не выглядело, но громадные усилия были уже затрачены именно на автоматизацию, чтобы по выражению Я. А. Коменского, воспитывать детей так же легко, как печатать страницы книги. Соответственно, вероятен «коллапс воспитания» – когда детей проще воспитывать даже не телестеной (как в «451 по Фаренгейту»), а просто учебным программами, даря малышам «Букварь для благородных девиц». Но и тут увидим расхождение – может осуществиться проект элитного воспитания людьми и машинами, который будет конкурировать с воспитанием и образованием, получаемым от дешевой пиратски украденной программы – преимущество будет сильно зависеть от уровня развития ИИ;

– резкое изменение форм семьи из-за остановки «убытия» поколения богатых. Частично эти проблемы решены в социуме (пусть и наполовину стихийно) ведь в странах первого мира научились ограничивать рождаемость через модель малодетной семьи. Трансформируется сама концепция «семейного бизнеса» – она вполне может сохраниться, но понятия «ребенок» и «подчиненный», должны найти новое равновесие. И снова мы можем отыскать «предвестья» подобного равновесия в человеческой культуре – начиная от проблем отцов и детей в греческом пантеоне, и завершая десятками случаев геронтократии, когда молодежь оказывалась в социальных тупиках, обществу приходилось как-то утилизировать активность нового поколения, потому как предыдущее никуда уходить не собиралось. Потому что потребуются либо молодые, которые смогут раскрыть новые области деятельности, либо отсутствие молодых (их социальное «охлаждение»), если областей деятельности просто не возникнет.

Соотношение биологического и социального проектов – слишком старое и фундаментальное противоречие, чтобы его могло окончательно завершить даже свободное генетическое конструирование. Если не рассматривать вероятность «технологической сингулярности» (которая сметет все привычные точки отсчета в прогнозах) – культура вынуждена будет изменить свое обслуживание длительных экономических циклов.

Как в эпоху Великой депрессии в США восторжествовали легкие развлечения, семейные зрелища – так и в эпоху будущих кризисов будет одновременно усиливаться «расслабляющая» пропаганда (создание виртуальных вселенных, как типичный прием) и одновременно, торжествовать прагматически-обучающая. Эти волны пропаганды/рекламы/учения будут зависеть как от чисто экономических колебаний, так и от технологических возможностей – пока в людях еще будут видеть трудовые резервы, их будут пытаться использовать.

Музыка в первых звуковых кино

В 2017 г. исполнится 90 лет со дня выхода на экраны первого полнометражного звукового кино. Помимо диалогов и театральных сцен, уже в первом звуковом кинофильме «Певец джаза» (1927) вперемежку с речевыми эпизодами зазвучала музыка. В отличие от музыкального сопровождения в немом кино, музыка в этой картине больше не была импровизированным сопровождением таперов или оркестрантов, а стала интегральной частью сценария. Прорыв живого звука на экран был воспринят как подлинная сенсация. Беспрецедентному коммерческому успеху этого фильма в большой степени способствовал выбор режиссера Алана Кросланда (1894 – 1936) включить в него песню о счастье «Blue skies» («Синие небеса») американского композитора Ирвинга Берлина (1888 – 1989) в исполнении блестящего актера и звезды Бродвея, Эла Джолсона (1886 – 1950). В итоге «Певец джаза» был удостоен в 1929 году Оскара «за создание первой звуковой картины, произведшей революцию в отрасли».

Легкость и мелодичность популярных песен Берлина сопровождала первый этап развития звукового кино, продлившийся семь лет. В тот период большинство диалогов все еще представлялось с помощью титров, а музыка в фильмах появлялась лишь в коротких песенных номерах, продолжительностью не более десяти минут. В полную силу симфоническая музыка зазвучала в фильме «Кинг-Конг» (1933), саундтрек к которому написал американский композитор Макс Стайнер (1888 – 1971). Благодаря его усилиям и таланту, впервые в истории кино диалоги были наложены на музыку и была достигнута полная синхронизация звука и изображения. Как вспоминает композитор Дэвид Рэксин, музыка к «Кинг-Конгу» открыла «второй этап в звуковом кино», а «ее воздействие на зрителей было поразительным» [1].

Начиная с выхода на экраны «Кинг-Конга» – фильма, признанного культовым – киномузыка стала неотъемлемым фоном повествования. Относительная простота записи и воспроизведения звука в кино привела к тому, что киномузыка стала интегральной частью картины, а музыку для кинофильмов стали записывать лучшие симфонические оркестры мира. У каждого персонажа появились его характерные музыкальные темы (лейтмотивы), а все действие обогатилось музыкальным выражением полного спектра страхов и желаний, любви и ненависти. Так зародился новый музыкальный жанр, благодаря которому классическая музыка впоследствии обрела небывалую дотоле популярность на всей Земле. Оглядываясь назад, музыкальный критик Поль Коут писал: «Будь “Кинг-Конг” единственным фильмом Стайнера, он все равно оставался бы одной из легенд кинематографии» [2].

Искусствоведы и музыковеды неоднократно сравнивают кино с оперой и балетом и приходят к выводу, что на сегодняшний день кино стало усовершенствованной формой этих жанров [3]. Появление новых технологий звукозаписи открыли широкие просторы для поиска новых звучаний и привело в кинематограф оперных композиторов такого высочайшего уровня, как Сергей Прокофьев (1891 – 1953). Британский композитор