– Я не могу управлять тем, что вы видите и слышите, – произносит она. – Поэтому я создала новую сыворотку, которая изменит ваше окружение, чтобы манипулировать вашей волей. За теми, кто отказывается признать наше лидерство, необходимо пристально наблюдать.
Наблюдать… или лишать свободы выбора. Она умеет обращаться со словами.
– Ты будешь первым подопытным, Тобиас. А вот ты, Беатрис… – Она улыбается. – Из-за раны от тебя мало прока, так что в конце нашей встречи тебя казнят.
Я пытаюсь скрыть дрожь, которая охватывает меня при слове «казнят»; плечо невыносимо болит, и я поднимаю взгляд на Тобиаса. Очень трудно сдерживать слезы при виде ужаса в его широко распахнутых темных глазах.
– Нет. – Голос Тобиаса дрожит, но он сурово качает головой. – Я лучше умру.
– Боюсь, у тебя нет выбора, – беззаботно отвечает Жанин.
Тобиас грубо берет мое лицо в ладони и целует меня, раздвигая губы. Я забываю о боли и страхе надвигающейся смерти и на мгновение радуюсь, что память об этом поцелуе будет свежа в моем сознании, когда я встречу свой конец.
Затем он отпускает меня, и мне приходится прислониться к стене в поисках поддержки. Не выдав себя ничем, кроме вздувшихся мышц, Тобиас бросается через стол и смыкает руки на горле Жанин. Охранники-лихачи у двери кидаются на него с пистолетами на изготовку, и я визжу.
Только объединив усилия, двум солдатам удается оторвать Тобиаса от Жанин и швырнуть на землю. Один из них удерживает его на полу, встает коленями на плечи, прижимает лицом к ковру. Я бросаюсь к ним, но второй охранник хватает меня за плечи и толкает к стене. Я слаба от потери крови и слишком мала.
Жанин собирается с силами у стола, шипит и задыхается. Она потирает горло, ярко-красное от пальцев Тобиаса. Какой бы механической она ни казалась, все же она человек. В ее глазах стоят слезы, когда она достает коробку из ящика стола и открывает, обнаруживая иглу и шприц.
Все еще тяжело дыша, она идет с ними к Тобиасу. Тобиас скрипит зубами и врезает локтем в лицо одному из охранников. Охранник бьет Тобиаса прикладом в висок, и Жанин втыкает иглу в его шею. Он обмякает.
Из моего горла вырывается звук, не всхлип или вопль, а хриплый, скрипучий стон, который кажется отстраненным, как будто исходит от кого-то другого.
– Отпустите его, – скрипуче приказывает Жанин.
Охранник встает, Тобиас тоже. Он не выглядит, как солдаты-сомнамбулы, его взгляд вполне осмысленный. Он несколько секунд оглядывается, как будто озадачен тем, что видит.
– Тобиас, – зову я. – Тобиас!
– Он тебя не знает, – сообщает Жанин.
Тобиас оборачивается. Он щурится и быстро идет ко мне. Прежде чем охранники успевают его остановить, он сжимает рукой мое горло, передавливая трахею пальцами. Я задыхаюсь, к лицу приливает кровь.
– Симуляция управляет им, – произносит Жанин.
Я едва слышу ее голос сквозь оглушительный стук в ушах.
– Меняя то, что он видит… заставляя путать врага с другом.
Охранник отрывает Тобиаса от меня. Я ловлю воздух ртом, хрипло втягиваю его в легкие.
Его больше нет. Теперь, во власти симуляции, он будет убивать людей, которых называл невинными не далее как три минуты назад. Жанин навредила бы ему меньше, убив его.
– Преимущество данной версии симуляции в том, – ее глаза сияют, – что он может действовать независимо и потому намного более эффективен, чем безмозглый солдат.
Она бросает взгляд на охранников, которые удерживают Тобиаса. Он борется с ними, его мышцы напряжены, глаза пристально смотрят на меня, но не видят, не видят так, как должны.
– Отправьте его в диспетчерскую. Нам нужен здравомыслящий человек, чтобы наблюдать за происходящим, и, насколько я понимаю, он привык там работать.
Жанин стискивает ладони перед собой.
– А ее отведите в комнату тринадцать, – повелевает она.
Она жестом отсылает меня. Этот жест означает мою казнь, но для нее он всего лишь вычеркивает меня из списка дел, всего лишь логически продолжает путь, по которому она идет. Жанин равнодушно разглядывает меня, пока два солдата-лихача тащат меня прочь из комнаты.
Они волокут меня по коридору. Внутри меня все онемело, но снаружи я олицетворенная сила воли, орущая и молотящая руками и ногами. Я кусаю руку лихача справа и улыбаюсь, ощутив вкус крови. Затем он бьет меня, и все исчезает.
Я прихожу в сознание в темноте, втиснутая в жесткий угол. Пол подо мной холодный и гладкий. Я касаюсь пульсирующей головы, и жидкость сочится сквозь пальцы. Красная… кровь. Опуская руку, я ударяюсь локтем о стену. Где я?
Наверху вспыхивает свет. Лампочка горит голубовато и тускло. Я вижу со всех сторон стены стеклянного аквариума и свое затененное отражение напротив. Комната маленькая, с бетонными стенами и без окон, и я одна в ней. Ну, или почти одна: к одной из бетонных стен приделана маленькая видеокамера.
Я обнаруживаю под ногами отверстие. К нему подведена труба, выходящая из огромной цистерны в углу комнаты.
Дрожь начинается в кончиках пальцев, поднимается вверх по рукам, и вскоре дрожит уже все тело.
На этот раз я не в симуляции.
Моя правая рука онемела. Выбравшись из угла, я вижу лужу крови на том месте, где я только что сидела. Нельзя поддаваться панике. Я встаю, прислонившись к стене, и дышу. Худшее, что со мной может случиться, – утонуть в этом аквариуме. Я прижимаю лоб к стеклу и смеюсь. Это худшее, что я могу вообразить. Смех переходит в рыдания.
Если я буду бороться до последнего, это покажется отважным тем, кто наблюдает за мной через камеру, но иногда подлинное мужество не в борьбе, а в том, чтобы встретить неминуемую смерть лицом к лицу. Я всхлипываю в стекло. Я не боюсь смерти, но хотела бы умереть другим образом, любым другим образом.
Лучше кричать, чем плакать, и потому я кричу и бью пяткой по стене за спиной. Нога отскакивает, и я бью снова, так сильно, что пятка пульсирует от боли. Я бью снова, и снова, и снова, затем отклоняюсь и бью в стену левым плечом. От удара рана на правом плече горит, как будто ее пронзили раскаленной кочергой.
Вода сочится на дно аквариума.
Видеокамера означает, что за мной наблюдают – нет, изучают меня, как способны одни эрудиты. Чтобы проверить, совпадает ли моя реакция в реальности с реакцией в симуляции. Чтобы доказать, что я трусиха.
Я разжимаю кулаки и опускаю руки. Я не трусиха. Я поднимаю голову и смотрю в камеру напротив. Если сосредоточиться на дыхании, получится забыть, что мне предстоит умереть. Я смотрю в камеру, пока поле зрения не сужается и я не вижу ничего, кроме нее. Вода щекочет лодыжки, затем икры, затем бедра. Покрывает кончики пальцев. Вдох, выдох. Вода мягкая, струится, как шелк.
