– Беги!
– Моя семья, – возражаю я.
Я снова смотрю перед собой и выпрыгиваю из вагона, когда подходит моя очередь. Тобиас шагает впереди. Я должна сосредоточиться на его затылке, но мы идем по знакомым улицам, и я отвлекаюсь от колонны лихачей. Я прохожу мимо места, куда каждые шесть месяцев ходила вместе с матерью за новой одеждой для нашей семьи; мимо остановки, на которой когда-то ждала автобус по утрам перед школой; мимо полоски тротуара, настолько потрескавшейся, что мы Калебом играли на ней в переправу.
Все они изменились. Здания темные и пустые. Дороги полны солдат-лихачей, марширующих в едином ритме, не считая офицеров, которые стоят через каждые несколько сотен ярдов и наблюдают, как мы идем мимо, или что-то обсуждают небольшими группами. Такое впечатление, что никто ничего не делает. Мы правда пришли на войну?
Я прохожу полмили, прежде чем получаю ответ на этот вопрос.
Раздаются хлопки. Я не могу оглядеться, чтобы найти их источник, но чем дальше иду, тем громче и резче они становятся, пока я не узнаю в них звуки выстрелов. Я стискиваю зубы. Надо идти, надо смотреть прямо.
Далеко впереди я вижу, как лихачка толкает мужчину в серой одежде на колени. Я узнаю его – это член совета. Лихачка достает пистолет из кобуры и с незрячими глазами всаживает пулю в затылок мужчины.
У лихачки седая прядь в волосах. Это Тори. Я едва не спотыкаюсь.
«Не останавливайся». У меня печет глаза. «Не останавливайся».
Мы проходим мимо Тори и упавшего члена совета. Переступая через его руку, я едва не разражаюсь слезами.
Затем солдаты передо мной останавливаются, и я следую их примеру. Я стою так неподвижно, как только могу, но единственное, чего мне хочется, – это найти Жанин, Эрика и Макса и пристрелить их. У меня дрожат руки, и я ничего не могу с ними поделать. Я быстро дышу через нос.
Очередной выстрел. Краем глаза я вижу, как серое размытое пятно валится на мостовую. Если это продолжится, все альтруисты погибнут.
Солдаты-лихачи исполняют неслышимые приказы без промедления и сомнений. Нескольких взрослых альтруистов согнали к одному из соседних зданий вместе с альтруистами-детьми. Море солдат в черной одежде охраняет двери. Единственные, кого я не вижу, – лидеры Альтруизма. Возможно, они уже мертвы.
Один за другим солдаты-лихачи отходят в сторону, чтобы выполнить то или иное задание. Скоро лидеры обнаружат, что, какие бы сигналы ни получали остальные, до меня они не доходят. Что мне делать, когда это случится?
– С ума сойти, – воркует мужской голос справа от меня.
Я вижу прядь длинных сальных волос и серебряную серьгу. Эрик. Он тычет указательным пальцем мне в щеку, и я борюсь с порывом ударить его по руке.
– Они действительно нас не видят? И не слышат? – спрашивает женский голос.
– О нет, и видят, и слышат. Просто не обрабатывают данные так, как всегда, – отвечает Эрик. – Они получают команды от наших компьютеров в передатчиках, которые мы им впрыснули…
С этими словами он прижимает пальцы к ранке на моей шее, чтобы показать женщине, куда именно впрыснули. «Не шевелись, – приказываю я себе. – Не шевелись, не шевелись».
– …и незамедлительно их исполняют.
Эрик шагает в сторону и наклоняется к лицу Тобиаса, усмехаясь.
– Какое приятное зрелище, – замечает он. – Легендарный Четыре. Никто больше не вспомнит, что я был вторым. Никто не спросит, каково учиться вместе с парнем, у которого всего четыре страха.
Он вытаскивает пистолет и приставляет к правому виску Тобиаса. Мое сердце колотится так сильно, что пульсирует даже череп. Эрик не может выстрелить; он не выстрелит. Он наклоняет голову.
– Как по-твоему, кто-нибудь заметит, если его случайно пристрелят?
– Конечно нет, – скучающим тоном произносит женщина.
По-видимому, она лидер Лихости, если может дать Эрику разрешение.
– Он теперь ничто, – добавляет она.
– Очень жаль, что ты не принял предложение Макса, Четыре. В смысле, тебе жаль, – тихо произносит Эрик и взводит курок.
У меня горят легкие; я не дышу уже почти минуту. Уголком глаза я вижу, как рука Тобиаса дергается, но моя ладонь уже на пистолете. Я прижимаю дуло ко лбу Эрика. Его глаза широко распахиваются, мышцы лица обмякают, и на мгновение он кажется еще одним спящим солдатом-лихачом.
Мой указательный палец поглаживает спуск.
– Убери пистолет от его головы, – приказываю я.
– Ты меня не застрелишь, – отвечает Эрик.
– Любопытная теория.
Но я не могу его убить, не могу. Я стискиваю зубы и отвожу руку вниз, стреляя Эрику в ногу. Он визжит и хватается за нее обеими руками. В тот миг, когда он убирает пистолет от головы Тобиаса, тот выхватывает свой пистолет и стреляет в ногу подружке Эрика. Я не проверяю, попал ли он. Просто хватаю Тобиаса за руку и бегу.
Если мы доберемся до переулка, то сможем раствориться среди зданий, и нас не найдут. Осталось преодолеть две сотни футов. Я слышу шаги позади, но не оборачиваюсь. Тобиас хватает и сжимает мою руку, тащит меня вперед, быстрее, чем я когда-либо бежала, быстрее, чем я вообще могу бежать. Спотыкаясь, я спешу за ним. Раздается выстрел.
Боль острая и внезапная, она возникает в плече и тянет во все стороны наэлектризованные щупальца. Крик застревает в моем горле, и я падаю, обдирая щеку о мостовую. Я поднимаю голову, вижу колени Тобиаса у своего лица и кричу:
– Беги!
Спокойно и тихо он отвечает:
– Нет.
Через несколько секунд нас окружают. Тобиас помогает мне подняться, подставляет плечо. Из-за боли мне трудно сосредоточиться. Солдаты-лихачи окружают нас и держат на прицеле.
– Мятежники-дивергенты… – Эрик стоит на одной ноге, лицо у него болезненно-бледное. – Бросайте оружие.
Я тяжело опираюсь на Тобиаса. Ствол пистолета, приставленный к спине, подталкивает меня вперед, в парадную дверь штаб-квартиры Альтруизма, простого серого здания высотой два этажа. По моему боку стекает кровь. Я не боюсь предстоящего; мне слишком больно, чтобы думать об этом.
Ствол пистолета подталкивает меня к двери, охраняемой двумя солдатами-лихачами. Мы с Тобиасом входим в нее и оказываемся в простом кабинете, в котором нет ничего, кроме стола, компьютера и двух пустых стульев. За столом сидит Жанин с телефоном у уха.
– Ладно, тогда пошлите кого-нибудь обратно на поезде, – произносит она. – Ее нельзя оставлять без присмотра, это самое главное… я не разг… мне пора.
Она бросает трубку и переводит серые глаза на меня. Они похожи на расплавленную сталь.
– Мятежники-дивергенты, – сообщает один из лихачей.
По-видимому, он лидер Лихости или же рекрут, которого освободили от симуляции.
