Ознакомительная версия.
Предосторожность оказалась излишней. В коридорах они никого не встретили.
…Осваговец сел за стол, сделал приглашающий жест в сторону стула. Артем уселся верхом, положив скрещенные руки на спинку.
– Четверть четвертого. У нас есть полтора часа на разговор, – капитан второго ранга посмотрел на часы.
Верещагин чувствовал себя, в общем-то, выспавшимся. Похоже, он превратился в ночную пташку.
– Возникает чувство ностальгии, Арт?
– Нет, – сказал Верещагин.
– Как вы стали офицером?
– Получил рекомендацию от командира своей роты… Это есть в моем личном деле.
– Ваше дело я уже знаю как «Pater Noster». Но о личной мотивации в нем ничего не сказано.
– Я хотел изучать историю…
– Вы поступали в Симферопольский университет и набрали проходной балл.
– Семья отказалась оплачивать мое обучение, до стипендии я не добрал два балла.
– Семья отказала, потому что вы переспали со своей троюродной сестрой и бросили ее? За это ваш дед и лишил вас наследства?
– Слушайте, Флэннеган! – Артем удержался в тональности нормальной разговорной речи, а не крика, в основном потому, что не мог глубоко вдохнуть. – Вам не кажется, что вы лезете просто не в свои дела?
– Вы переспали с ней, а потом сбежали в армию. Чтобы уйти от ответственности.
– Я никогда не бежал от ответственности. Черт возьми, сейчас не семнадцатый век, Ивица не забеременела и прекрасно вышла замуж, она не любила меня в конце концов, ее мать ей просто приказала со мной спать. А мне было семнадцать лет и я был дурак… Я не говорю, что я был невинным совращенным подростком… Но мы оба смотрели на это несколько иначе, чем наши старики… И все вышло так, как хотела моя тетка, – все четыре дедовых баркаса достались ей.
– Я всегда говорил, что в оперативном отделе нам не хватает женщин, – заметил Флэннеган. – Ваше увлечение советской историей и литературой – оно имеет какое-то отношение к…
– Имеет. Не спрашивайте.
– Почему?
– Боже, Флэннеган, всему же есть предел! Это – личное, понимаете вы или нет?
– В данный момент – нет. Я на службе.
– Так задавайте вопросы по существу!
– Хорошо. Почему вы приняли предложение Полковника? Какие на то были причины?
– Я уже объяснял…
– Нет, то, что вы объясняли, я усвоил. Личные причины были какие? Вы же не могли не понимать, что это почти верная смерть. Полковнику, как и вашей тетке, было плевать, чем окончится это для вас – он свое получал при любом раскладе. И вы это знали. И все-таки пошли на это сами и повели своих друзей – почему?
– Потому что другой возможности не видел.
– А вы понимаете, почему армия так категорически самоустраняется от политики?
Артем понимал. Генералы Первой мировой – Алексеев, Лукомский, Деникин – всю жизнь не могли простить себе участия в заговоре с целью отречения Николая Второго. Один раз, только один раз они отважились на политическое решение – оно оказалось гибельным. С тех пор поколения крымских офицеров вырастали с жесткой установкой: никогда, никогда армия не должна лезть в политику! И с того дня, когда Врангель сложил с себя диктаторские полномочия, эта установка соблюдалась неукоснительно. Тот, кто имел политические амбиции, приберегал их до выхода в отставку.
– Итак, личные мотивы. Я хочу понять вас. Понять, как лучше вас использовать.
– Никак. Я намерен отправиться в свою часть и занять в ней свое место по штатному расписанию. Или пойти под трибунал. С меня хватит.
– Заткнись! – рявкнул Флэннеган. – Заткнись, мальчишка! Ты должен был вспомнить об этом раньше, когда Полковник начал обхаживать тебя! Вот ему ты должен был сказать именно это: «Мое место – в армии, мое дело – тянуть лямку, я не генерал, а капитан, и ваш гениальный план «Айкидо» пахнет крепкой пеньковой веревкой». Но ты дал согласие, и знаешь, почему? Потому что тебе хотелось вершить судьбы страны. Там, внутри, под этой шкурой бедного мальчика, который всего-то желал заниматься военной историей, прячется жесткий манипулятор.
Это настолько ни в какие ворота не лезло, что Арт рассмеялся.
– Вы бредите, коммандер.
– Да неужели? Ты умудрился устроиться так, чтобы армия десять лет оплачивала твое недешевое хобби.
– Чушь.
– Ты втянул в эту авантюру девять человек, и каждый из них думал, что так или иначе выполняет приказ командования.
– Замолчите.
– Ты водил по трем соснам целый десантный батальон, а потом сделал собственных палачей орудием своей мести.
– Заткнитесь! Я не…
– Ты хочешь сказать, что не получал от своих манипуляций прямой выгоды? Только смертельный риск, травмы и раны? Что манипулятор давно уже сделал бы карьеру и окрутил любимую женщину? Oh, captain, you’re better than this. Way, way better. Карьера – для таких, как Ставраки. А ты поднимаешься на восьмитысячники, чтобы состязаться с богами.
Возражать на такую бессмыслицу означало потерять остатки самоуважения, и Арт не помешал Флэннегану продолжать филиппику:
– А теперь слушай внимательно. После того, как Басманов попал на больничную койку, в штабе брожение. Штаб держится, пока идут боевые действия, но с их окончанием он пойдет вразнос. А боевые действия закончатся вот-вот. Как раз сейчас, по идее, завершается последняя операция плана «Экспресс» – «Вдовы» громят Каховскую авиабазу.
– «Вдовы»? – У Артема заныло под грудью.
– «Вдовы» и коммандос. В чем дело, господин капитан? Сердечная рана? – Флэннеган поднялся со стула, прошелся по подиуму и неожиданно снова перешел на «вы».
– Вернемся к нашим баранам: к утру воевать станет уже не с кем. Разрозненные группы советских солдат, болтающиеся там и сям, не в счет. Вы все поняли?
– Так точно, – деревянным голосом ответил Артем.
– И что вы поняли?
– Власть. У нас нет гражданского правительства, а военные будут отпихиваться от нее руками и ногами.
– В «яблочко». ОСВАГ в данной ситуации очень скверно выглядит. Когда в штабе заходит речь о расформировании Агентства, Воронову делается неуютно. Он ищет выход из положения.
– Надо думать, кое-кто из офицеров штаба ему сочувствует…
– Всем сердцем. Мы должны просить помощи Запада. Но для этого нужна хотя бы видимость правительства. А правительство вывезено в Москву. Единственный, кто умудрился остаться в Крыму, – наш дражайший времпремьер. Но старичок напуган и бормочет, что подписал отставку. А в штабе уже звучат слова вроде «Координационный совет» и «Правительство военного времени». Представляете, что об этом напишет завтрашний номер «Курьера»?
– А «Курьер» выходит?
Ознакомительная версия.
