Их взволновала обстановка, в которой они оказались, и они сразу же, с первых шагов начали понимать, чего всю жизнь были лишены в своей стране.
Конечно, и у них, там, есть всевозможные гостиницы и постоялые дворы. И некоторые, на первый взгляд, не очень уж отличаются от этой, где они остановились. Но когда путницы слегка успокоились, расслабились, обрели способность видеть и воспринимать, вот тогда и пришло понимание.
У них в любой гостинице тоже есть большая общая комната, с камином, креслами, столиками… вроде бы никакой разницы, но, не войди они в эту комнату, они бы и не заметили отличий, по крайней мере, сразу — да в чем же? В деталях. Тут ко всему был заметен индивидуальный подход. Все было сделано с выдумкой, с любовью.
Например, огромная каминная полка была искусно украшена резьбой, причем с таким юмором, — рассматривать одну только эту полку можно было бы до ночи. Там стояли не только скамьи, но были также кресла, кушетки, бюро, табуреты, а на креслах лежали вышитые подушки, и эти вышивки были просто замечательные, настоящие произведения искусства, как каминная доска, и словно бы сулили вечер, полный увлекательных рассказов и песен. За столом еду им подали на фарфоровых тарелках, о существовании таких они и не подозревали, сроду ничего подобного не видели, тарелки были прекрасны. Конца не было новым впечатлениям — не говоря уж об ужине; каждая из них, будучи опытной хозяйкой, сразу поняла, что этот ужин намного превосходит то, что у них дома подают королю.
Вот куда они попали — в страну, где царит мирный образ жизни. Конечно, у них дома тоже произошли в последнее время большие изменения, удивительные, вдохновляющие, — наконец толком починили крыши, перестроили дома — заменив их каменными или добротными кирпичными, а поля, — и те, где раньше росли тростники и скакали лягушки, и те, которые были усеяны камнями и сорняками, — теперь были вспаханы и засеяны. Вот, говорили они себе, вот что значит, когда в стране мир.
Их поселили в двух-трехместных номерах, но ни одна из них так и не уснула в ту ночь, — они восторженно обследовали лоскутные одеяла и подушки, коврики и даже сами кровати: такую элегантность и прочность они и представить себе не могли. Они бегали из комнаты в комнату по лестничным площадкам, возбужденные, как дети, прибывшие с ними, ахали, старались удержать в памяти все, что видят, пока не пришел хозяин гостиницы с вежливой просьбой не мешать спать другим постояльцам.
Утром, после завтрака, к которому они не привыкли и не подозревали, что такое положено человеку есть по утрам, путешественницы все вместе отправились в конюшню, ожидая новых чудес. И вышли оттуда, в унынии вздыхая и шепча друг другу, что многие жители Зоны Четыре не отказались бы пожить в таких условиях, какие тут предоставлены лошадям.
И, огорченные, поехали они дальше, под нависающими снежными вершинами, которые, казалось, смеются над путницами — по мере их приближения все отдаляются. Они бесшумно проезжали мимо встречных, ожидая приветствий, и постепенно их энтузиазм и возбуждение остыли. Женщины ехали не спеша, потому что хотели увидеть все, что можно, и в полдень остановились в небольшом городке, на границе каменного плоскогорья, где паслись животные. Это были крепкие животные: чувствовалось, что за ними хорошо ухаживают и не изнуряют тяжелой работой.
Они оказались в городе с каменными высокими домами, некоторые — аж в десять-двенадцать этажей. Но дома были не типовые — явно построены по индивидуальному заказу: такие широкие, многоугольные, с далеко протянувшимися крышами, на которых, как снизу было видно, сидели люди — отдыхали, любовались горами и возвышенностями. Стены домов были разрисованы квадратами, овалами, кругами, которые блестели и отражали небо и даже облака и пролетающих птиц — как будто в них собрана вода и каким-то удивительным образом там удерживается… а в прошлую ночь, в другой гостинице, их поразило зеркало, — не сам факт наличия зеркала, уж это-то у них в стране есть, но путешественницы не могли себе представить, что из зеркал можно делать окна, оправы и пропорции которых невероятно гармоничны, что смотреть приятно, или что зеркалами можно декорировать весь город, так что кажется, будто небо составляет часть стен домов или вода разлита по стенам и крышам… Они в изумлении стояли на небольшой озелененной центральной площади и, открыв рот, глазели… чувствуя себя неотесанной деревенщиной. И снова они остановились в гостинице, которая настолько отличалась от вчерашней, что они даже сперва не поняли, что это гостиница. Крытые, расположенные на разных уровнях террасы окружали большой центральный холл, съемная крыша из листового стекла в данный момент была поднята. На террасах за столиками сидели посетители, неторопливо ели и пили, вокруг них играли дети. Заснеженные горы, окружающие плато, отражались в стекле, и создавалось впечатление, будто горы, снега и зимние небеса составляют неотъемлемую часть их жизни. Казалось бы, ничего особенного — просто люди отдыхают, но это зрелище, тем не менее, ошарашило их бедные души. И вроде нет ничего такого особенного: вот мужчина объясняет мальчику, как правильно вести себя за столом; вот женщина улыбается мужчине — мужу? Если это и муж, то явно не такой, какие у них там, в Зоне Четыре! — но в целом путешественницам показалось, что над всем здесь сияет какой-то чистый ясный неяркий свет, и каждая ощутила тоску, которую иногда испытываешь во сне: горькое ощущение своей чужеродности в этой жизни.
Обитатели Зоны Три получали от жизни удовольствие, испытывали радость существования. Или нет, слово «радость» тут не годилось. Дабиб напомнила подругам, что Эл-Ит, по крайней мере, в первое время после приезда к ним, была точно такой же: в ней чувствовалась эта же внутренняя раскрепощенность, внутренняя свобода. Именно это сразу и поразило ее, Дабиб, с первого взгляда: великодушие и способность ощущать внутреннюю свободу. Но это нельзя назвать удовольствием, радостью существования или, скажем, восторгом: после той первой встречи с Эл-Ит Дабиб унесла с собой, в свой скудный домишко, пугающее, но одновременно торжествующее убеждение, что счастье возможно. Но сила духа Эл-Ит происходила из чего-то другого… Откуда?
То, что они наблюдали, духовное начало этого зрелища, называлось не «удовольствие» или «счастье», эти слова — как бы далеки они ни были от них, жителей Зоны Четыре, — отражали, по их теперешнему мнению, что-то ничтожное и даже презренное, — нет, они ощущали в этом зрелище что-то, от понимания чего были бесконечно далеки.
Путешественницы получили сильный щелчок по носу, и это было для них мучительно. Разрыв между тем, что они увидели, и тем, к чему Зона Четыре может надеяться хоть когда-то прийти, — исчислялся сотнями лет. Да, конечно, это вопрос времени, но в каком-то другом измерении, более высоком, более тонком. О да, Зона Четыре может построить у себя такие же высокие дома, и даже отделать зеркалами стены, если им показать, как это делается. Они смогут обучиться производить необыкновенную посуду. Не проблема обрядить слуг в одежду из ткани, в которую будут вплетены абсолютно новые рисунки. Сложность в ином: им придется впитать многое такое из другого измерения, о чем они только сейчас начали задумываться. Да вот, не будем далеко ходить за примерами: как просто и легко, без напряжения, тут обслуживают посетителей, — сразу ясно, что посетитель и официант — равные партнеры, — сколько лет потребуется Зоне Четыре, чтобы прийти к такому полному равенству, при котором каждый чувствует себя личностью, если классовые перегородки, и ранги, и уважение к чинам — раболепство, — давно впечаталось у них в самые глубины души? Даже такая мелочь, подмеченная в Зоне Три, казалась невероятно отдаленной от них: непостижимая дружеская улыбка и доброжелательный тон девушки-официантки, поинтересовавшейся, какое блюдо они предпочтут.
