— Привет, деда, — произнесла она, не отрываясь от чтения и не оборачиваясь. — Чего не в порту?
— Я думаю, они и без меня теперь могут справиться.
Алиса захлопнула книгу, поднялась, стряхнула с платья травинки и села рядом со мной. Ее волосы пахли солнцем.
— Грустишь? — спросила она.
— О чем?
— Ну… — Внучка повела печами и неопределенно манула рукой. — Об этом всем. О «Чайке».
— Нет. Не знаю. Может и стоило, раньше, но время прошло.
— Ты должен. — Ее глаза с интересом рассматривали меня, видимо, пытаясь понять мои настоящие чувства.
Алисе четырнадцать лет. Высокая, стройная, красивая, с густыми длинными черными волосами. На нее наверняка уже давно засматриваются парни. А еще она носит длинные платья. Сейчас мало кто носит платье, особенно в ее возрасте.
— Нравится? — Я указал на книгу.
— Вроде того, — кивнула она. — Только грустная немного. Этот Маленький принц такой… одинокий.
— А роза?
— Роза не совсем то. Они вместе, но они оба одинокие. Вдвоем. Ты не против, что я взяла твою книжку?
— Нет, конечно. Книги существуют для того, чтобы их читать. Иначе это просто бумага. Алиса провела пальцем по обложке.
— Она такая старая. И такая настоящая.
— Как я?
— Нет, что ты! — Алиса засмеялась. — Ты у меня, деда, совсем не старый. Но уж настоящий – это точно! Здорово, что у меня такая внучка.
Вдруг Алиса вскочила, сунула мне книгу и стала всматриваться в сторону моря, прикрываясь ладошкой от весеннего солнца.
— Ой, деда! Смотри, смотри! До берега донесся шум – как будто где-то поблизости включили водопад.
— Вон! Гляди!
Вдалеке свернула вспышка, затем еще одна. И вот – в небе показался корабль. Солнце сверкало на его округлых боках, гигантские распростертые крылья разрезали сахарную вату облаков, двигатели работали в посадочном режиме и, плавя под собой воздух, создавали колеблющеюся, похожую на мираж картину – огромная блестящая птица планировала с высоты вниз, приводняясь в спокойные воды Балтики.
Корабль неспешно спускался: вот нас накрыла огромная тень, пронеслась по холму и заскользила по воде, уменьшаясь по мере того, как космический аппарат приближался к поверхности. Через пару мгновений море прогнулось под двигателями, расступаясь, словно воды перед Моисеем, и корабль устремился в эту впадину. Волны ударили в борт, обволокли нежным шелком и отступили, рассеиваясь миллионами мельчайших брызг, сверкающих на солнце как бриллианты. Двигатели перешли в маневровый режим и корабль заскользил по бурлящей воде залива в сторону Порт-Риги.
— Как здорово, дета, правда?! — в голосе ее слушались хорошо узнаваемые мне нотки, вдруг заставившие меня взгрустнуть. Совсем немного. — Как красиво! Это он?
— Да. — Я прищурился, рассматривая покатые бока корабля. — Это «Альбатрос». Один из первых. Этот до Луны ходит. И он действительно один из самых красивых.
— Но «Чайка» еще лучше, да?
— Будет лучше.
Мы еще постояли немного, подождали, пока аппарат не скрылся за холмом.
— Я бы так хотел, чтобы ты полетел, деда. — Алиса прижалась ко мне и взяла меня за руку. — Это твои корабли. И это твое право. Я ничего не ответил.
Девять. Апрель 2061 года.
Мне не страшно умирать. Наверно. Страшно разочароваться. Страшно осознать, что после не будет ничего. Прожил жизнь – и умер. Ни сознания, ни души, ни тела. Я не знаю, хорошо это или плохо. Когда у тебя не остается ни сожаления, ни боли, не беспокойство за близких людей, которых ты заставил страдать из-за своей смерти. Ни рая, ни ада.
Давно, лет сорок назад, я прочитал фантастический рассказ одного автора, как раз по поводу смерти. Суть там была в том, что ученые со стопроцентной вероятностью обнаружили, что после смерти ничего нет. Ни загробной жизни, ни Страшного Суда. И мир, после того, как всем стало об этом известно, не продержался и недели.
Есть что-то в этом. Многое из человеческой морали замешано на страхе. На боязни ответить за все. Когда-нибудь. Может и потом.
Когда твое тело предает тебя, лишает таких простых радостей, как прогуляться вечерком, или, пардон, дойти до туалета на собственных ногах, мысли, даже те, которых стремишься избежать, так и лезут в голову.
В палате, где я лежу, все очень мило и старомодно. Обитые деревом стены. морщинистые гардины на окне, бра, еще одна бра, комод, шкаф и тяжелое глубокое кресло для посетителя. Все медицинские системы аккуратно спрятаны в стенную панель за кроватью и незаметно считывают данные с беспроводных датчиков на моем теле. Я ношу длинный халат, а сплю в пижаме. Так не видно этих жучков, присосавшихся ко мне.
Я – офицер запаса Космических войск дальнего базирования, полковник Александр Николаевич Соколов, мне восемьдесят один год и я здесь, чтобы умереть.
Женевское солнце светит сквозь шторы. Яркая, мощная звезда, слой ткани ей – не помеха. Солнечные блики скользят по стенам, забираются на кровать, падают мне лицо.
Восемь. Август 2027 года
Я жмурюсь от этого яркого света, надеваю солнечные очки.
— Итак, — произнес Глазков, — каков же КПД этих… батарей?
— Если вы имели в виду эффективность фотоэлектрических модулей, то она равна семидесяти восьми процентам, — отвечаю я.
— Это не слишком мало? — спросил Глазков.
— Нет, это очень хороший результат, Сергей Михайлович.
Глазков пожал плечами и уставился в документы. Невысокий, полноватый мужчина лет пятидесяти, в наглухо застегнутом, несмотря на жару, костюме он представлял собой типичный образчик государственного человека. Человека, который принимает решения в рамках отведенных ему полномочий. Согласования по проекту «Чернобыль» уже получены, он это знает, все в команде это знают, но ритуал есть ритуал.
— Хорошо, — сказал Глазков, пожевал полными губами, полистал бумаги, убрал их. — Хорошо, Александр Николаевич. Приказ о реализации проекта подписан и утвержден Совмином. От себя же хочу добавить, что проект, на который выделено сто восемьдесят миллиардов рублей – это очень дорогой проект. И нам хотелось быть видеть результат.
— Результат будет, — ответил я.
Еще несколько формальностей – и мы сели в вертолет. Транспорт поднялся и направился в сторону Киева. Внизу, под нами и до горизонта, раскинулось поле аккуратных черных прямоугольников – проект «Чернобыль». Семьсот двадцать квадратных километров установок для преобразования энергии Солнца в электричество. В течение последующих полутора лет все это пространство будет заполнено новейшими фотоэлементами – реквием по былой катастрофе, чистая энергия, наше извинение перед планетой. Я смотрел на эту гигантскую конструкцию и чувствовал, что не зря живу.
