Она никак не могла удержаться, не напомнить Эл-Ит, какой она впервые приехала туда, к ним, — как будто это воспоминание могло повлиять на настоящее.
Как будто улыбчивость и обаяние той королевы могли послужить упреком нынешней Эл-Ит, стоявшей сейчас на коленях на траве, на фоне снежных пиков необитаемых гор, — немолодую исхудавшую женщину, которую, казалось, сжигало изнутри невидимое пламя.
— Спой ее еще раз! — попросила Эл-Ит.
— Но, Эл-Ит, их песни не такие, как у нас в Зоне Четыре. Ты ведь знаешь наши песни — их можно исполнять в разное время, существуют разные варианты текста, но мы знаем все эти слова. Некоторым мы учим детей, куплет за куплетом. А некоторые — предназначены только для девочек, и мы предупреждаем, что они нарвутся на хорошую порку, если изменят хоть один звук в слове. Да, у нас так. А в Зоне Пять, как они рассказали, песни создаются прямо в пути. Они скачут по своим пескам — говорят, ужасное место, сплошная сушь, воды не хватает, и так жарко, что можно спечься дочерна, — а мы все жалуемся, в нашей Зоне Четыре, правда? У них там — страна ящериц, у них там змеи под каждым камнем, бывает, отряхиваешь юбку — а на ней скорпион. Да, прости, я отвлеклась, вернемся к песне… у них едет целое войско всадников, все вместе, и один споет строчку, другой подхватывает и добавляет еще одну, — так они и скачут, создавая песню буквально на ходу, иногда скачут так день и ночь. А во время пиров, они устраивают состязания, вручают призы тем, кто сумеет лучше остальных составить песню, пока сидят за столом. Кто-то бросит фразу, все равно какую, скажем, типа «Вот мы тут сидим в центре фруктового сада», хотя нет, у этих бедняг и в помине нет фруктовых садов, сплошные пустыни. Эта песня пришла к нам, когда солдат, сопровождавший Бен Ата, вернулся в родную деревню. И стала популярной по всей Зоне Четыре. Мы все ее поем. Но я бы не удивилась, если бы в Зоне Пять вдруг сказали, что сами они ее уже начисто забыли. Они ведь постоянно придумывают что-то новенькое.
— Это, наверное, пришло оттуда, — шептала Эл-Ит, — оттуда.
Решили, что женщины побудут здесь еще несколько дней, но в качестве платы за свое пребывание им придется помочь в сборе урожая.
Эл-Ит с сыном и Дабиб поднялись верхом на перевал, за которым была синева. На полпути Эл-Ит спешилась и показала Дабиб белые кости в траве.
Все трое постояли в клубах синего тумана. Дабиб его испугалась. Ей было трудно дышать. Мальчик, крепкий и смелый, казалось, был на грани слез, но не позволил себе заплакать.
— Бен Ата говорит, мужчины не плачут, — заявил он матери и няне.
Эл-Ит предложила, чтобы Дабиб и Аруси остались тут и подождали ее.
— А сама я поднимусь. Я с каждым разом прохожу все дальше… Теперь могу оставаться там подольше. Но сегодня не задержусь…. Ох, Дабиб, если бы только знала, как я хочу туда, как жажду быть допущенной…
— Мне ли не знать, Эл-Ит!
Дабиб и Аруси уселись возле крепких белых костей, и женщина стала рассказывать мальчику о самом добром и ласковом коне на свете. Так они и сидели, пока не вернулась Эл-Ит. Казалось, она отсутствовала не так долго, но Дабиб видела по ее глазам, как далеко она ушла от них.
Эл-Ит уселась рядом, посадила сына на колени, наклонилась, заглянула ему в глаза и покормила мальчика тем, что принесла с собой из Зоны Два.
— Забери это с собой, — шептала она. — Отнеси это своему отцу. Внеси это в Зону Четыре — корми, укрепляй, питай, терпи…
— Что же ты там такого увидела? — спросила Дабиб.
— Видеть-то я не могу ничего. Но с каждым разом понимаю все больше и больше… Там есть существа, как пламя, как огонь, как свет… как будто там ветер становится огнем, пламенем… синева там олицетворяет истинный свет, Дабиб, и если я закрою глаза, — и тут она действительно закрыла глаза, — я вижу образы, картины, отражения… невероятно высокие и прекрасные, Дабиб, они не как мы, мы для них просто… они нас жалеют и помогают нам, но мы просто… — Приблизительно так она лепетала.
— Ясно, — вздохнула Дабиб.
Она была удручена. Дабиб видела, что Эл-Ит, которую она любила всем сердцем и которую считала своей сестрой, своей хозяйкой, своим другом, уже ускользала из родной страны, чтобы подняться в высшие сферы, тогда как она сама готовилась вернуться вниз, вниз, вниз, — и Дабиб чувствовала себя обреченной.
Вернувшись в сад, она сказала женщинам, что пора уже возвращаться домой, и они не спорили. Дабиб сказала Эл-Ит, что должна оставить ребенка у себя, и на лице у матери отразилось страдание.
— Прости меня, — приуныла Дабиб, — не знаю, как так вышло, я почему-то была уверена, что нам надо всем прибыть сюда, — а теперь понимаю свою ошибку… Что это нашло на меня? Я сделала тебе лишь хуже, да, все мы это поняли.
Расставание сына и матери было очень тягостным. Аруси, как взрослый, молча переживал свое горе. А когда Дабиб поскакала прочь, очень крепко держа его, и ее слезы закапали на его кудрявую головку, мальчик даже не обернулся к матери, которая с помертвевшим лицом смотрела ему вслед.
Женщины, которые возвращались теперь домой, совсем не напоминали тех, что еще совсем недавно поднимались сюда из своей низменной страны: они упорно хранили молчание и, казалось, избегали быть замеченными.
Местные жители смотрели на гостей из Зоны Четыре весьма критически, а в гостиницах их принимали вежливо, но пренебрежительное отношение хозяев трудно было не заметить.
Конечно, они совершили ошибку, поехав без подготовки, но слишком уж жестокой оказалась расплата. Те из наших соотечественников, кто видел тех женщин, неизменно вспоминали их дурно воспитанных и неотесанных. И сама их поездка воспринималась как крайне несвоевременная. Жителям Зоны Три казалось, что от них было гораздо больше вреда, чем от тех наглых и придурковатых солдат, которые в самом начале приехали забрать Эл-Ит. А еще нам очень не нравилось, что путешественницы приехали сюда в исключительно женской компании, так же, как солдаты-мужчины приехали тогда без женщин. У нас такое не принято. Порицали в них все их одежды, которыми они так гордились, их прически, словом все, и это усугубило наше плохое отношение к Эл-Ит: народ к тому времени сильно разочаровался в бывшей королеве, полагая, что она повредилась в уме в результате своего брака. Все мы снова и снова обсуждали этот альянс и чувствовали себя неуверенно: начались даже сомнения в непогрешимости Надзирающих — похоже те сделали ошибку или допустили небрежность, позволив людям неточно интерпретировать свой приказ. Нам такие мысли были в новинку, и в нашей зоне возникло беспокойство, начались брожения.
