Ленин не дождался, а мы вот дождались. Теперь мы хотим просто пожить в свое удовольствие – спокойно, с достоинством, без русского скотства. Только и всего-то. Вы же высококультурные существа, вы должны понять…
– Я знаком с вашей внутренней мифологией. – Старший товарищ снова повел хоботком. – Мне это неинтересно. С нашей точки зрения, вы боялись.
– Кого? Быдла, что ли? – Старик ухмыльнулся. В темноте блеснули отличные белые зубы, шедевр инопланетной стоматологии. – Вот уж кого мы никогда не боялись, русачков-то. Разве только вы бы пришли к ним и дали свободу, вот тогда они могли бы, пожалуй, полезть… Сурчак, помнится, подавал на этот счет докладную. Хотя – не верю. Наполеон им тоже свободу обещал. И Гитлер. Они могли бы избавиться от нас. Но зассали.
– Русские не отдали бы свою страну пришельцам из космоса, даже если бы мы пообещали им избавление от вас. Они пошли бы воевать, как это они делали раньше. Это создало бы нам серьезные трудности… Нет, вы боялись не их. Вы боитесь себя. Вы ненавидите и боитесь именно существ своей породы. Поэтому вы никогда не могли ни о чем договориться и ничего не могли сделать. Вы даже не могли модернизировать страну. Все это смогли, даже африканцы и индусы. Вы – нет. Вы установили примитивную сырьевую деспотию.
– Какая модернизация? В этой поганой стране нельзя по-другому! Это же русня! Этому зверью нельзя давать ничего! – Борис Николаевич почувствовал, как поднимается в нем застарелая, кровная, природная ненависть, и сжал зубы, чтобы не сказать лишнего.
– Вот именно. Вы только это и могли: не давать русским ничего. Вы портили народ, уничтожая его лучшую часть. Худших вы забирали к себе и наделяли кое-какой властью. По оценкам наших экспертов, российская элита является самой худшей… точнее, – старший товарищ пошевелил усиками, пытаясь найти подходящее человеческое слово, точно выражающее идею, – самой говенной в Галактике. Существ омерзительнее вас просто не существует. И вы это знаете. Поэтому мы предложили вам прежде всего безопасность друг от друга. И получили все, что хотели. Сразу.
– Это ваше мнение, – Борис Николаевич пожал могучими плечами.
– В таком случае вернемся к текущей ситуации. Ребенок – это лишний человек. Превышение численности колонии штрафуется. Это стоит десять миллионов тел, а у вас нет и половины. Ответственность за российскую колонию несете вы. Откровенно говоря, я не вижу выхода.
– А я вижу, – старик вдруг улыбнулся, широко, радостно. – Давненько я ждал такого повода. Ну вы в случае чего все подтвердите? И про радикальное сокращение особенно?
– Да, – старший товарищ свел жвалы.
– Ну, я вам верю. Вам же можно верить?
– Кажется, я понимаю, – помедлив, сказал старший товарищ. – Да, пожалуй, это не нарушает договоренностей… Впрочем, нас это не волнует. Живите как хотите. Все.
* * *
Собрание российской колонии происходило в Тронной Зале. Название было, конечно, неофициальным. Дедушку, скрепя сердце, признавали главным, но все его попытки утвердиться в качестве единовластного царька пресекались всеми кланами российской элиты.
Зала была оформлена под Белый Дом. Уходящий в лунные небеса купол был украшен фреской «Апофеоз». На ней насекомоподобные пришельцы возносили к звездам человека, чрезвычайно похожего на Бориса Николаевича. Рядом возносились другие люди, тоже на кого-то чрезвычайно похожие. Сурчак был совсем рядом с Борисом Николаевичем, но все-таки ниже его, и это было очень заметно.
Живой Сурчак и здесь сидел рядом с Борисом Николаевичем. Вид у него был самодовольный, победительный. Он пришел торжествовать.
Борис Николаевич на сей раз был краток.
– Товарищи. Ксюха беременна. Будет ребенок. За это старшие товарищи хотят еще десять миллионов скота. У нас столько нет. Одна надежда – на папу. Сколько у тебя быдла, Рыгорыч?
– Хватит, – раздался неожиданно густой бас.
В зале началось шевеление: все разворачивались, чтобы посмотреть на тихо сидевшего с краю белоруса.
Тот встал и, ехидно ухмыляясь в черные смоляные усы, кивнул собранию.
– У нас с Борисом Николаевичем, – самодовольно заявил он, – вчера ночью состоялась очень содержательная беседа. В общем, Россия и Белоруссия объединяются. После объединения и выплаты старшим товарищам десяти миллионов тел у нас останется еще четыре.
– И, конечно же, Зенон Рыгорович займет самое достойное место в нашем кругу, – добавила Нарысская.
Анатолий Чингисович, побелев от ярости, решительно встал.
– Я требую… – начал он.
– Завали пасть! – внезапно рявкнул Дедушка. – Свадьба Зенона Рыгоровича и нашей Ксюшеньки состоится через месяц, – сообщил он уже другим тоном.
– Я отец ребенка! – крикнул Сурчак.
– Ничего подобного, – усмехнулся в усы Рыгорыч. – У меня результаты генетической экспертизы. Ребенок мой.
– Какой ребенок? Ксения? – не выдержал Анатолий Чингисович. – Она что, еще и с тобой блядовала? Вот же сука…
– Зафиксированы непристойные выражения. Ваше высказывание обойдется колонии в десять тысяч тел, – сообщил механический голос из-под купола зала.
– Мразь! – закричал Сурчак и ударил старика в ухо.
* * *
– А за это мне дедушка Боря красные бусики подарил, – закончила рассказ Ксюха. – Вот, – она потеребила висящий на шее подарок. Сияющие алые камни заискрились.
– Здорово, – завистливо сказала Маша. – А вообще… как это оно… с мужиками?
– Как-как… противно, конечно, – призналась Ксю. – Они все лезут и руками мнут. И воняют. Ну и это самое. Я там у себя кремиком мазала, от него ничего не чувствуешь. Но все равно.
– Понятно, – кивнула Маша, хотя ничего не поняла. – А что теперь будет с дядей Толей?
– Ну он же напал на дедушку, – не поняла Ксюха. – Так что теперь с него защита снимается. Дедушка теперь может с ним делать что захотит.
– Захочет, – поправила ее Маша.
Они сидели в саду на лавочке под старой акацией. Дерево было старое – видно, вывезли еще с Земли. Оно накрывало девочек шатром, так что черного неба с голубым кругом не было видно. Маша ела очередную порцию мороженого.
– Мне дедушка обещал, что он долго будет мучиться, – мечтательно сказала Ксюха. – Дедушка обещал мне показать, как ему… – Она наклонилась к Маше и жарко зашептала что-то интересное.
– Здорово, – искренне восхитилась Маша. – У меня был рабеныш, он мне надоел. Мама с ним что-то вроде этого сделала. Очень смешно было, он так дергался… А ты умеешь кожу снимать?
– Дедушка показывал, – сказала Ксюха. – Начинать надо с ног. И сначала кипяточком ошпарить. Дедушка так всегда делает, когда наказывает.
– Русня очень живучая, – вздохнула Маша. – А по ободранному спиртиком полить. И поджечь. Папа говорил… Ой, – сказала она, содрогаясь: по руке пробежал упавший с акации паучок.
– Ф-ф-фу, – сделала Ксю, дуя подружке на руку. Паучка сдуло.
– Пусть гуляет, – согласилась Маша. – А дяде Толе будут в глаза кислоту капать? Или просто выжгут? Как думаешь?
* * *
Андрюха уже полтора часа стоял в очереди.
