– Да, а чтобы Вам там скучно не было… я отправлю с Вами старика… Ленина! Пусть болтается во времени… ведь он как-никак… жил, жив и будет жить… ну вот пусть и будет… жить!
ЛЕНИН был весел.
Он улыбался, как ребёнок в парке аттракционов, когда его пристёгивали к необычной широкой кровати специальными ремнями и одевали датчики на голову и руки, словно усаживали в забавный экстремальный аттракцион. Он посмеивался то ли от щекотки, то ли от предстоящего действия, когда ему, словно банки на живот, причмокивали резиновые груши с проводами.
Лучинский смотрел на старика и злился. Что тут смешного, когда тебя отправляют в вечность? Когда тебя делают живым трупом?
Как две капли похожая на кровать Ильича кровать Лучинского стояла рядом, между ними было не больше двух метров. Но, наверное, для удобства персонала, они были поставлены головами в разные стороны. Поэтому Кирилл и Ленин лежали «валетом» в этой суперсекретной кремлёвской лаборатории.
Ленин посмотрел на Кирилла и, грустно улыбнувшись, прокартавил:
– Самое печальное, батенька, что человечество так и не будет знать своего спасителя от этой зар-р-разы под названием Вечность! Не будет! Откуда им знать, что именно Вы тот, кто так ловко сумел остановить весь этот абсур-р-рд?!!! Вы сгинёте в толще вр-р-ремени, повер-р-рьте мне, это самое обидное. Я в этом деле понимаю кое-что, так что в будущем, если нам доведётся увидеться, то мы испытаем друг к др-р-ругу поистине р-р-родственные чувства! Р-р-родственные, батенька! Кстати, а Вы не жалеете, что вот так с Вами получилось?
Кирилл закрыл глаза. Он не хотел смотреть на этого рыжего противного старика с клинообразной бородёнкой и большими впавшими глазами. Они были похожи на две маленькие пещеры, в которые провалилась его жизнь. Тёмные и глубокие, почти бездонные и такие страшные.
– Вы, батенька, зр-р-ря так всё воспринимаете. В каждом процессе есть своё утешение и своя выгода! Ведь ничего ещё не кончилось! Всё продолжается!
Кирилл слушал этот монолог и понимал: Ленин вовсе не бодр. Просто он вот так поддерживает себя и не хочет сорваться в истерику. Тем более, что она бесполезна. Этот старик оказался каким-то вселенским мучеником.
«Страшно, но он так похож на Антихриста! Господи, прости за богохульство! Но он так своей судьбой похож на человека, который в отличие от Христа не своей смертью, а своей этой бесполезной вечной жизнью сам, один берёт на себя мучения за всех! Чтобы своей жизнью показать, как не надо делать! И что человеку нельзя! Я думаю о какой-то ерунде в эти минуты! Я уже стал циничным даже по отношению к себе! Ну что мне этот старик! Пусть себе бормочет свою ерунду! Не дай бог ещё раз увидеть его там… а может, на этот раз всё сорвётся?» – с грустью подумал Кирилл.
В этот момент он ощутил, что до его руки кто-то дотронулся. Он вздрогнул и открыл глаза. Перед ним стояла Стюарт. Она грустно смотрела на Лучинского. По её щекам беззвучно текли слёзы. Кирилл дёрнулся, но ремни не дали ему даже шелохнуться.
– Спокойно, папа, спокойно, лежи спокойно. Ничего уже не изменишь. Но я смогла. Я смогла настоять на том, чтобы попрощаться с тобой. Он разрешил. Ты молодец. Ты мой герой. Я всегда знала, что ты у меня такой. Ты мой герой. И пусть этот безумец… – Стюарт кивнула на Ленина, – не пугает тебя, твоё имя будут знать все. Это я тебе обещаю.
– Да… но…
– Нет, папа, всё будет хорошо. Прости меня. Прости, что вот так получилось! Прости.
– Дочка, да не об этом! Как ты… как…
– Светлана? С ней всё хорошо… мальчик развивается нормально никаких патологий… не волнуйся, я позабочусь о своём братике… он ведь теперь один у меня…
– А он? – Кирилл кивнул куда-то в потолок.
– И он… – тяжело вздохнула Стюарт. – Да, кстати он выполнил своё обещание. Он теперь обычный человек… и знаешь… он сильно изменился. Он больше не устраивает эти дурацкие приёмы… Он вообще хочет подать в отставку… не знаю, дадут ли ему. Он сам, сам это мне сказал, я даже…
– Дочь… это ты прости меня! – Кирилл понял, что тоже расплакался, по его щекам пролегли тёплые дорожки с солёными каналами.
Стюарт заботливо вытерла ему слёзы носовым платком и тоже разрыдалась.
– Дочь, ты должна знать, ради тебя я всё бы сделал… всё…
– Я знаю, папа… я буду приходить к тебе по мере возможности…
– Прошу тебя, дочь, уговори… его остановить эксперимент… если сможешь…
– Я попробую, папа…
Кирилл зажмурился, он хотел ещё что-то ей сказать, сказать такое важное, но вдруг с ужасом понял, что и сказать ему в принципе просто нечего. Он с ужасом открыл глаза и увидел, что её рядом нет. Стюарт исчезла… Лишь лицо наивного и противного старика напротив. Он улыбается и пристально смотрит… смотрит… смотрит…
– Батенька… не надейтесь, когда Вы пр-р-роснетесь, всё будет по-прежнему… в нашей стр-р-ране, мать её… по-другому быть пр-р-росто не может… это говорю Вам я… Они так и будут ждать до бесконечности мудрого, справедливого и доброго царя! Царя в головах их не хватает! Вот в чём беда!
Кирилл зажмурился и завыл, как волк. Он выл долго, долго, пока не почувствовал, что вокруг лишь одна пустота… Колющая глаз безбрежная темнота с пропастью неизведанного впереди, страх и ничего более вокруг… темнота, пустота и страх…
И вдруг перед ним возникло лицо той старухи из парка… той старухи с клюкой…
– Бенталь – дело не шуточное! Только вот не пей сразу большую дозу, не пей. Вот тебе к бальзаму листья Сакуры. Это особая Сакура, особая! – прокаркала старая карга.
И вновь пустота и темнота…
Возможно, он уже умер… но быть уверенным в этом не позволяет последняя надежда, да и кто может сказать, что там, за чертой, называемой границей жизни и смерти. Что значит этот рубеж? Так или иначе, но ему показалось, что ОН первый, кто попал в середину этой границы, словно на контрольно-следовую полосу, причём идёт он по ней и вдоль неё, не пересекая… ОН тот Колумб в измерениях человеческого сознания, ступавший наугад по мягким облакам границы жизни и смерти… Это была страна… сказочная страна… сознания. Где больше хотелось смерти, чем жизни…
Июнь 1996Июль 2011Красноярск-Хатанга-Красноярск«Interim» – между тем, Временное решение, или соглашение (лат.).
Bental – глубина (лат.).
