– А юди? – спросил рациональный Пётл.
Рагнарёк пренебрежительно махнул лапой, и Митя наконец подумал, что все-таки сошел с ума.
– Потом были, Молочный. Или до. Неважно.
Пётл некоторое время переваривал и эту информацию.
– Сто значит «погибва»? – спросил он, и ученый кот уже открыл гомерический рот, чтобы объяснить, но Митя не выдержал и вошел в спальню.
– Ничего, Петечка, – сказал он, глядя на былинное животное страшными глазами. – Это значит «заснула», – тут Рагнарёк, кажется, удовлетворенно кивнул. – Вот и ты спи, пожалуйста, поздно уже. А завтра на елку пойдем, в Кремль.
Пётл удовлетворенно кивнул в подушку и, еще не донеся до нее головы, уже спал. Рагнарёк гордо, по-балетному вскинул голову, середину хребта и хвост к небесам, на секунду напомнив Мите какой-то дьявольский мост, многообещающе улыбнулся и пошел отдаваться своим непростым мыслям под шкафчиком с лекарствами. А Митя навсегда зарекся давать коту валериановые капли. Даже в Новый год.
* * *
Уверенно прошел месяц. Митя совсем привык быть один, тем более что не позволял себе чувствовать себя одиноким. Вечера его были полностью заняты воспитанием Петла, а в голове бродили идеи книги почему-то на английском языке. Во-первых, г-н Уайльд еще в студенческие годы привык писать большие тексты на языке Мильтона и Кольриджа, а во-вторых, то, что у него писалось, передать на родном языке не выходило. Русский язык все-таки лучше всего проявил себя в реализме, а вся романтика и мистика в нем были наносные, байронические, английские. На худой конец – немецкие.
Итак, Митя решил, что будет отныне отцом-одиночкой и что разрозненные записки, годами копившиеся в его блокнотах, делали это с какой-то целью. Да, он человек букв, так что надо сразу написать magnum opus. Не рановато ли? Великая работа… результатом ее бывает получение золота или бессмертия, полное познание адептом самого себя. Но что, если там пустота и поражение? Ах, да разве же узнать, победишь или проиграешь, если не ввязаться в бой?
Митя не собирался посвящать книгу себе, но избежать этого персонажа, участника всех описываемых событий и невероятных происшествий, Дмитрия Дикого, было невозможно. Тихое клацанье клавиш успокаивало, и наш герой день за днем приближался к тому, чтобы выдернуть из себя отравленную занозу, которую всадили в него события прошедших месяцев. Он даже подумал как-то (ближе к концу января, когда вспомнил, что зимняя тьма скоро станет отступать), хорошо, что так вышло с Аленой. Зато теперь ясно, что есть искусы… есть искус, которого она не смогла бы избежать, как Ева, которая не могла не принять яблоко с древа познания. Что с того, что яблоко оказалось отравленным и яда хватило на обоих. Разве лучше было бы жить в вечном неведении, неотравленным?..
И этим вечером Митя предавался тем же мыслям. Прервавшись, он сходил посмотреть на Петла, привычно вытащил одеяло из-под ребенка и укрыл его, на всякий случай пощупал Петлов лоб, потом, подумав, нос и вернулся к компьютеру. Эх, если бы у него было побольше материала о том… что там. О тех землях, которые теперь перестали ему сниться. Если бы он лучше знал, что было раньше, в начале прошлого века, когда вся история Магистра только начиналась. Вот это была бы книга! Просто номер один. Но Митя ведь знал – чтобы написать, надо писать. И поэтому он отстучал:
«Создание текстов похоже на стирание пыли с картины. Для книги больше ничего не нужно. История уже существует, надо просто ее обнажить» (Из Митиного дневника).
«…Программа называлась A. Orange, и придумал ее кто-то лукавый. Кто-то, кто знал, что означает Agent Orange, но сделал вид, что имеются в виду простые человеческие радости – оранжевое солнце, оранжевое небо, свежевыжатый оранжевый сок. В теплое время года дети, выходя на улицу, таскали…»
Дописать фразу наш герой не успел, потому что услышал на лестничной клетке шаги. Настолько тихие, что можно было решить, будто мягкий стук этот у Мити в ушах, но Митя – вопреки всему, что было с ним, – научился доверять своим чувствам. Он вскочил, по дороге в прихожую еще раз заглянул в комнату к Петлу, увидел, что тот преспокойно спит поверх одеяла, и метнулся к входной двери. В глазок смотреть не стал, а сразу принялся открывать, и тут прозвучал звонок. Да, это была Алена.
И автор, и его верный читатель, и, что уж греха таить, сам Митя не раз рисовали эту встречу в воображении. Как позвонит, позвонит ли вовсе или сразу войдет в дверь… Но нет, тогда, в ночь страшного откровения, Алена оставила в квартире на Новом Арбате не только Петла, но и ключи.
Поэтому она позвонила. Митя, быстро оглядевший Алену взглядом, в принципе характерным для мужчин, не успел даже и заметить, что его оглядывание несло еще и оттенок врачебного беспокойства – все ли цело и на месте? Кажется, все. Осмотр занял куда меньше времени, чем вам понадобилось на то, чтобы о нем прочесть, а по окончании Митя просто взял Алену за руку и, втянув в дом, захлопнул дверь. Никаких пафосных отвлеченных фраз, предполагающихся в подобных кинематографически устроенных сценах, сказано не было. Ни возвышенного «Алена! Наконец-то!», ни «Митя, я люблю тебя! Прости!», ни даже, возможно, ожидаемого читателем «Я поставлю чайник?». Никто даже не уткнулся никому в плечо и не втянул запах ничьих волос. Никто не стоял соляным столбом в дверях. Митя просто помог Алене вылезти из пальто, широко махнул рукой, обведя всю квартиру, – располагайся, мол, – и отправился назад к компьютеру (впрочем, без лишнего драматизма). А Алена вымыла руки, забрала волосы в хвост и пошла смотреть на Петла. Рагнарёк беспрепятственно пропустил ее в комнату ребенка, и взгляд его при этом был хоть и укоризненным, но понимающим.
Вскоре Митя отправился ставить чайник просто потому, что нельзя было его не поставить. Через десять минут Алена пришла на кухню и села на свое обычное место, предварительно разложив на столе несколько красных коробочек с желтыми иероглифами, палочки для еды, достав и расставив тарелки и чашки.
– Кстати, сегодня китайский Новый год, Митя, – сказала она.
«Праздник, когда воссоединяются семьи», – подумал Митя с улыбкой, а сам спросил:
– Что же ты делала все это время, Алена?
Он сел за стол, взял палочки и съел немного китайской еды. Гулаожоу оказался очень удачным.
– Я сдала сессию, – доложилась Алена. – Проводила много времени с братом. Он мне накачал на ноутбук аркадных игр, и я в них играла. Не представляешь, как это затягивает. Вот я складывала драгоценности по три, сталкивала вниз артефакты, а сама думала: трачу жизнь час за часом и день за днем, а потом, когда придет время умирать, буду считать последние минуты и вспоминать, что потратила столько… ни на что.
