Ознакомительная версия.
— Эй, тут кто-нибудь есть?! — крикнула я.
Лучи прожектора наконец нащупали нас и сошлись в одной точке — два белых пятна легли одно на другое.
— Нам нужна помощь. Здесь раненый!
— Это еще не повод, чтобы взламывать чужие ворота, — отвечал не слишком дружелюбный голос.
Я заслонилась рукой от света прожектора, пытаясь разглядеть говорящего. Неужели?..
— Пашка? — воскликнула я скорее вопросительно — его голос переменился. Прежде бесцветный, теперь он звучал уверенно и дерзко.
— Сестричка! Какая встреча. А ты наверняка думала, что все еще пребываю на нарах?
— Нет… Слышала, тебя отпустили.
— Приятно, когда сестра интересуется судьбой брата. Только почему-то забывает прийти к нему в кутузку и принести пару чистого белья и десяток сваренных вкрутую яиц. Неужели забыла, как я обожаю сваренные вкрутую яйца?
— Нет, я помню.
— Рад, что хотя бы это ты помнишь.
Не дожидаясь моего ответа, он поворотился к Андрею.
— А, господин Орас, вот мы и встретились. Рад, очень рад. Явились нанять комнатенку? Увы, опоздали. Все конурки уже заселены. Придется обождать.
К Пашке подошли трое здоровенных парней и встали у него за спиной.
— Кто это? — спросил один из них хмуро.
— Сестра моя, Ева. Так торопилась в гости к брату, что снесла ворота. Но ничего, с нею прибыл господин Орас — он заплатит. Такие дела для него святы… Кстати, а почему именно Орас. Где же Кентис-Ментис? Неужели его нет где-нибудь подле?
Я не видела Пашкиного лица, но была уверена, что сейчас он глумливо ухмыляется.
— Кентис в машине, он ранен, — сказал Орас. — Нам нужно в больницу…
— Больница обождет. В крайнем случае, у нас найдется, кому оказать первую помощь.
Пашка бесцеремонно распахнул дверцу и заглянул внутрь.
— Что?! — взревел он. — Фриволер? Я поклялся своим людям, что ни один фриволер не переступит порог этого дома.
— Это Кентис… А куртка — всего лишь маскарад… — начала было я.
— Заткнись! — заорал Пашка. — Такие, как ты, своей сопливой жалостью сгубили всё на свете.
— Слушай, Пашка…
— Господин Нартов! Изволь так меня называть! — оборвал меня братец. — Обыскать их, живо. И в каталажку. Всех троих.
Пальцы одного их охранников живо ощупали мои карманы, не забыв для порядку задержаться на ягодицах. Я лягнула его ногой. Он зашипел злобно, но руки убрал.
— В чем дело? — спросил Нартов. — Что-нибудь нашел?
— Ничего.
— Вот и хорошо. Помни, что это моя сестра… А у этого типа что-нибудь есть?
— Две пушки забрал, — объявил тот с гордостью.
— Отлично. В каталажку. До утра.
Он бесцеремонно схватил Кентиса за руку и выволок бесчувственное тело на асфальт.
— Я так и знал, что он пойдет к фриволерам, мразь! — Павел с наслаждением пнул лежащего.
Верно, ударил бы и второй раз, если бы Орас не толкнул его в бок. Павел отлетел в сторону и едва удержался на ногах. Один из его жлобов саданул Ораса по шее, и Андрей рухнул на колени. После второго удара он растянулся на мостовой земле рядом с Кентисом. Охранник бил с наслаждением, его кулаки выбивали из спины глухой низкий звук, будто тело было создано, как барабан, для ударов.
— Палач! — заорала я.
— Помолчи, Ева, — приказал Нартов. — На твои вопли я давно не обращаю внимания. И послушайтесь моего совета. Не вздумайте со своим обожаемым Орасом защищать фриволеров. Я объявил им войну. И я их уничтожу. Рано или поздно. Но скорее даже рано. Потому что этого все хотят. Все. Ты понимаешь смысл этого слова?
— Но они же люди… — пробормотала я.
— Они преступники и извращенцы. И они сдохнут. Как сдохли мартинарии. Не я, моя дорогая Ева, надел на твоего обожаемого Кентиса белую куртку. Этот двор и эти дома, — он воистину царственным жестом обвел очерченный кирпичными стенами прямоугольник, — чистое место. Я вывел здесь заразу. И люди боготворят меня. Пока у меня только этот двор. Но шаг за шагом я расширю эту чистую зону. Через неделю у меня будет целый квартал. Квартал Павла Нартова. А к весне — весь город. Самые лучшие, самые чистые люди собрались вокруг меня. Чтобы бороться с нечистью. Когда эта мерзость кончится, им поставят памятник на Звездной.
Меня замутило. Каждое его слово было, как плевок в лицо.
— Только учти — тебя с Орасом я к себе в город жить не пущу. Вы украли у меня то, что мне причиталось по праву. Я должен был стать мэром. Но это местечко приглянулось нашему обожаемому кормильцу. Вы принялись строчить на меня доносы. По вашему наущению меня бросили в тюрьму. Я бы мог вас раздавить как слизняков, но я обожду.
Пока он произносил свой грандиозный монолог — как мне показалось, много раз до этого репетируемый про себя и теперь наконец-то прозвучавший перед долгожданной публикой — Орас поднялся, держась за бок. Я чувствовала, как ему больно, не в переносном, а в смысле самом прямом. Он бы мог хлестнуть своей энергопатией, как пощечиной, по лицу. Как проделал это с Карной и Желей. Но сдержался. Противников было слишком много. Одна его боль не могла со всеми ними сладить.
— Послушайте… господин Нартов… — проговорил Орас, и как он ни старался, в его обращении прозвучала некоторая доля презрения. — Если Кентиса не отправить в больницу, он умрет.
— Ну и пусть подыхает. Не жалко… Как и вас всех… Мои люди — святые. А вы — дрянь. Жаль, что вы этого никогда не поймете.
— Это убийство.
— Вы тоже убивали, господин Орас. Те двое, в Инвалидном приюте.
— Я защищал себя и других.
— Я делаю тоже самое. В наше время нет чистеньких. Все грязны. Только грязь бывает разного сорта. Ваша — воняет. А моя — лечит раны.
И он повернулся к нам спиной, давая понять, что разговор окончен.
Комнатка, в которую нас провели, была маленькой клеткой для человеческих особей. Вдоль стены тянулись два ряда нар, с рулонами скатанных матрацев. Единственное окно забрано решеткой, как и все окна в этом доме. Нас с Орасом бесцеремонно втолкнули внутрь. Потом швырнули на пол Кентиса. Лязгнула стальная дверь, закрываясь. Мы стали пленниками. И сомнительно, что могли в этой ситуации рассчитывать на милосердие.
Я раскатала один из матрацев, и мы с Андреем положили Кентиса на нижние нары. Он по-прежнему был без сознания. Дыхание с хрипом вырывалось из его груди. Я стащила с него фриволерскую куртку и закинула на верхние нары. Воды у нас не было — я даже не могла смочить ему губы. Обыскав карманы своей куртки, я нашла несколько пакетиков с влажными косметическими салфетками, и разорвав их, отерла его лицо и шею. Возможно, это принесло ему некоторое облегчение — потому что он перестал стонать и метаться. Могло показаться даже, что он просто спит.
Ознакомительная версия.
