Ознакомительная версия.
«Джин останется довольной, — лелеяла мысль, — а ведь не хотела отпускать меня, трусишка…»
Уронил усмешку, сполоснул руки и рискнул снять противогаз. В отвыкшие от нормального обоняния ноздри полетели вкусные запахи жареной пищи, дыма, горелого дерева. Голова нетрезво закружилась, глаза защипало, в желудке заходила дрожь, предвкушенное волнение, во рту — водопад слюней. Разумеется, пребывать без защищающей маски всего-навсего на вторые сутки после кислотного ливня в помещении, где в принципе невозможна полная защита от испарений, — явная угроза жизни, но если дышать правильно, небольшими порциями, обращаясь за помощью к фильтрам каждые полминутки, — такого страшного ничего не случится. Чушь собачья, кто говорит иначе. Важно лишь соблюдать меру, ритм — и полный порядок.
После краткой молитвы поцеловал дорогой сердцу кулон, как икону, и приступил к трапезе. Пекло от костра накаляло лицо, по-своему обласкивало обрастающие щеки, брови, взопревший лоб. Мясо нарезал маленькими дольками, кушал прямо с ножа, словно бывалый бандит, старательно перетирал зубами, вкушал, разжевывал, крякал, в уме вознося хвалу богу за то, что не отобрал у нас, грешных, чумазых, дар испытывать вкус пищи.
— Как же вкусно… Словами не передать… — с обожанием молвил я, берясь за следующий кусочек, — прямо тает на языке!..
Раздробил пяткой полку тумбочки, скормил огню. Тот отплатил пылающим дыханием, взвихрил салют лимонно-сиреневых искр. Пошарпанная древесина в полсекунды облупилась, зачернела, скукожилась, застонала суховатыми перещелками.
— Смотри мне, не гасни! — погрозил и забросил выскочившую дымную головешку обратно в кастрюлю. — Ты мне еще пока нужен.
Мяса съел вроде и немного, а наелся быстро — обед вышел сытным, вкусным, в два счета утолил аппетит.
«Хоть покушал как следует, силы будут, — теплилось в уме и здесь: — Неизвестно, когда еще удастся такой праздник живота себе устроить…»
Повернул волка обжариваться другим бочком, сам подошел к растянутой по стене снятой, в плешинах, шкуре со счищенной мездрой и сухожилиями, посмотрел, везде потрогал: сыровата она, пускай дальше греется, сушится. В будущем, когда донесу домой, это добро вполне сгодится на зимние стельки и теплую подкладку в перчатки жене и ребятишкам. Качество, конечно, так себе, неважное, в следах от химических ожогов, но толк все равно выйдет, и от мороза защитит не хуже почти мифической ныне овчины.
После бессмысленно вышагивал в раздумьях по голой комнатке, слушая стегающий отзвук от стен и пола, хрустел крошками штукатурки и цемента, вздыхал, заглядывал в окно. К удивлению, выискал в небе костоглота-одиночку. Он, гордым беркутом расставив крылья, не спеша реял над Нелемом, занозисто голосил, ни капельки не боялся пуль снайперов. С тем, галдя, изгибая шею, и улетел целым и невредимым прочь из нелюдимого города, вновь возвратил неспокойное затишье.
Тишь, тишь…
— Наверное, когда людей вообще не останется, они еще попируют над нашими костями… — с невеселыми нотами в голосе ударился я в рассуждения, смотря вслед уплывающей вороне. Та издевательски медленно отмахивала расстояние, дразнила, как бы приговаривая: «Смотри на меня, человек, смотри внимательно и трепещи: никто мне не указ в этом мирке, я и мои братья — цари над всеми вами!» И следом прогнозно: — Всех еще нас переживут, каждого переплюнут… — дальше, чуть подождав, закончил мозгом, выдвигая вопросы: «Где ж вы только прятаться так научились? Под землю, что ли, зарываетесь? Ну откуда у вас живучесть-то такая?»
До моих бдящих ушей дотащилось слабенькое, едва разбираемое шевеление, шорохи, отрывистые, торопливые скребки, пыхтение. Вначале напрягся, отяжелел внутренне — мало ли кто там крадется? — но обернувшись — расслабился, даже заулыбался глазами: у кастрюли, разнюхав вкусный аромат волчатины, стесняясь подползти, ущербно копошился средь камешков крохотный крысенок в грязно-серенькой пыльной шубке. Усики беленькими антеннами пугливо шевелились, носик-пуговка сопел, фыркал, глазки мигали черными точками, голодно мерцали в красках огня, хвостик веревочкой вился у задних лапок. Совсем малютка — с пол-ладони, а то и меньше, не иначе как ослушался семейства и отправился в свободное плавание.
— О-о! Привет, дружок! — вполголоса поздоровался я, чтобы не испугать нежданного гостя. Грызун задрал мордашку, задрожал, вытянулся по струнке, принюхиваясь к человеку. — Честно сказать, я никого не ждал. — Тот, забоявшись быть прогнанным, отбежал за горку крошеного бетона, спрятался в тени. И успокоил, подходя: — Не прячься — не обижу. Ты проголодался? Иди скорее ко мне — угощу вкусненьким.
Пробовал когда-нибудь волка? А?.. Нет?.. — похихикал. — Ну, сейчас натрескаешься тогда до отвала — одному мне его все равно не осилить. Давай-давай, налетай! Смелей! Чего ты?
Крысенок, невзирая на уговоры, все же избрал остаться где сидел, изредка поглядывал на меня с негасимым интересом вровень с саднящей жаждой хоть чем-нибудь быстрее насытиться. Но когда ему подвинул крышку из-под банки, доверху заваленную мелко-мелко порубленными кубиками волчьего мяса, — крохотное сердечко, в конце концов, не выдержало, соблазнилось предложенным угощением. Сначала прикасаться к еде наотрез отказывался — боялся, долго принюхивался, словно к ядовитой приманке, но потом распробовал, расхрабрился и вволю застучал резцами, выражая довольство какими-то кошачьими звуками.
— Ешь-ешь, не торопись! Никто у тебя не отнимает! — засмеялся я и, задрав штанину на голени правой ноги, расчехлил второй обоюдоострый костяной нож — обещанный подарок Дину, опус многомесячных кропотливых усилий. Клинок получился отменный, изящный, сбалансированный — любой коллекционер-оружейник вожделенно истекал бы по такому слюной. Одна только резная анатомическая рукоять, подогнанная под огромную ладонь напарника, да именная гравировка на ней чего стоили. Опробовал лезвие, пожалил палец — все равно недостаточно острое, не соответствует моим требованиям. — Плохенько что-то поточил, непорядок — таким ни банку в походе не откроешь, ни в ход не пустишь при надобности, ни зверя не освежуешь после охоты. А уж Дину-то дарить — и вовсе стыдоба, швах. Игрушка получилась, а не памятный презент. — И сразу подумал: «Да хотя тоже зря на себя наговариваю: когда, по сути, заниматься-то им было? То вылазки, то дом… Времени просто нет…»
Походил хозяйским взглядом по ножу, погладил и — к рюкзаку за оселком. Пока хвостатый гость кушал и чудно чмокал губами, я решил, раз уж представился такой удобный случай, хорошенько поработать над клинком, довести до логического завершения. Точил по-воински — кромкой в пол и плавно-плавно точилом по краям, не забывая переворачивать оборотной стороной. Кость так дольше тупится, лучше держит форму и пригодность к бою.
Ознакомительная версия.
