Стало ясно, что обед планируется провести на свежем воздухе, что, безусловно, было решением мудрым.
Гостей здесь уже ждали. Живописная поляна была застелена крахмальными скатертями и вышитыми полотенцами. Сервировка радовала глаз. Охранники ветками отгоняли от закусок летающих насекомых. Правда, сразу бросалось в глаза отсутствие бутылок.
– Постарайтесь вести себя прилично, – предупредил писателей Верещалкин. – Кроме нас, на обеде будут присутствовать представители местной администрации и даже некоторые члены правительства. Не исключено также, что за нами пристально наблюдают глаза недоброжелателей, которые не преминут использовать в своих целях каждое ваше неосторожно сказанное слово и каждый ваш необдуманный поступок.
– Тут я с тобой не совсем согласен, – возразил Костя, душа которого хоть и вернулась в тело, но была одной сплошной раной. – Сам подумай, на кой ляд местной администрации прилично ведущие себя писатели? Прилично ведущей себя публике им и на службе хватает. А нынче ведь праздник. Администрации повеселиться охота. Они ведь тоже люди. Писатель в их понимании – кто? Паяц, краснобай, отморозок, человек не от мира сего. Мы для них – цирк! Зверинец на колесах! Поэтому обязаны держать марку. Пусть Бубенцов расскажет какой-нибудь пикантный эпизод из своего романа. Типа того, как Синдбад, вернувшийся в Багдад, застает свой гарем в объятиях бойцов Тамбовской десантной дивизии… Гофман-Разумов, стоя на голове, съест самого жирного цыпленка. Кто-нибудь споет похабные частушки. Жаль, что нет с нами Элеоноры. Она бы стриптиз продемонстрировала.
– А сам ты никак в стороне собираешься остаться? – поинтересовался Бубенцов.
– Нет. Лично я собираюсь изобразить плач Ярославны. Без слов, зато с натуральными слезами… А что касается пресловутых недоброжелателей, то местные комары представляют для них куда больший интерес, чем такие гиганты прогрессивной литературы, как Жмуркин или, к примеру, Кырля. Комары хоть жалить умеют.
– Много говорить стал, – Верещалкин с глубокомысленным видом почесал где-то у себя под бородой. – И вроде не пил еще. Придется, наверное, и в самом деле дать тебе премию, чтобы угомонился.
В стенку автобуса уже стучали снаружи: «Выходите, вас уже заждались!»
Участники пикника, на манер римских патрициев, возлегли вокруг импровизированных столов на ложах, устроенных из автомобильных и автобусных кресел.
Угощение, на Костин вкус, было несколько странным – горячие пирожки с начинкой из каких-то ароматных трав, брынза, блинчики с повидлом, орехи и горы, горы фруктов.
Шашлыки, жареные поросята, вареные куры и копченые колбасы, без которых обычно не обходится ни одна серьезная попойка, на этот раз отсутствовали. И причиной этому, надо думать, была не скаредность хозяев, а какие-то совсем другие соображения.
Так оно и оказалось.
Прямо на поляну въехал «Москвич» затрапезного вида с надписью «Технологический» на борту. Из машины выбрались два очень коренастых и очень смуглых человека, похожие друг на друга, как братья-близнецы. Оба были усаты, небриты и слегка выпивши. Впрочем, не исключено, что таково было их перманентное состояние, поскольку, как выяснилось, один оказался директором, а второй – главным инженером местного винзавода, основного спонсора Праздника урожая.
Из багажника «Москвича» извлекли несколько объемистых пластмассовых канистр. Среди местной администрации раздался гул одобрения.
Верещалкин постучал вилкой по своему стакану и пояснил для непосвященных, что сейчас им доведется отведать редчайший напиток, в свободную продажу никогда не поступающий, поскольку именно на его основе производят лучшие сорта шампанского.
Первый тост директор ТОРФа провозгласил за дружбу народов, снова упирая на то, что конфликт, назревающий в регионе, носит не национальный, а политический характер, в доказательство чего было указано на усатых виноделов, целиком и полностью поддерживающих существующую власть.
Виноделы особого восторга по поводу слов Верещалкина не выразили, однако и возражать не стали. Им не было нужды ни перед кем оправдываться – дело их рук, шипевшее в стаканах, говорило само за себя.
Выпили – кто по полному стакану, кто чуть-чуть. Второй раз за день Верещалкин оказался прав. Вина такого вкуса, такого аромата и такой легкости Косте пробовать еще не доводилось. Говоря возвышенным стилем, оно было прозрачным, как слеза Спасителя, сладким, как поцелуй красавицы, пахучим, как свежее сено горных пастбищ, да плюс ко всему еще и в голову било не хуже, чем знаменитый коктейль «Северное сияние».
Воистину сегодня был день чудес! Сначала глаза Аурики – загадочные, изменчивые, пленительные, как целый мир. Потом это вино – подлинная живая вода, которую искал, да так и не нашел полоумный Чирьяков, последний из кроманьонцев.
Только сейчас Костя понял, почему к вину подали одни лишь легкие закуски. Было бы святотатством употреблять мясо вместе с этим божественным напитком.
После пятого стакана писатели и представители местной администрации, до этого державшиеся порознь, перемешались.
Монгол обнимал за талию заместительницу министра культуры, науки и культов. У них завязался оживленный диалог, хотя двух более разных людей нельзя было себе даже и представить.
Кырля умудрился испачкать повидлом костюм государственного секретаря по труду, представлявшего здесь особу президента.
Гофман-Разумов, демонстрируя незаурядные способности своего жевательного аппарата, целиком засовывал в пасть апельсин, крупный, как кулак. Там, где он успел побывать, на скатертях не оставалось ничего, кроме пустой посуды – ни огрызочка, ни корочки, ни косточки.
Бубенцов изображал приемы казачьей джигитовки. Сам некогда служивший Вершкову скаковой лошадью, нынче он для тех же целей использовал Урицкого. Шашку сотнику-заочнику заменял прутик лозы.
Хаджиакбаров пел похабные частушки, и это у него очень хорошо получалось.
За отсутствием Элеоноры Кишко стриптиз попытался изобразить гость из независимого Хохлостана Поносенко (по кличке Дристенко), но его отвислое пузо и волосатая грудь должного впечатления не произвели.
«Москвич» дважды уезжал куда-то и возвращался с новыми запасами вина, которое пилось так легко, словно было чем-то нематериальным, вроде легендарного флогистона. Когда Верещалкин поинтересовался, велики ли его запасы, один из виноделов на ломаном русском языке ответил:
– Бэспрэдэльны… Будэтэ пить, пока всэ не поляжитэ…
Кстати, вышло так, что он слег самым первым, но это обстоятельство было вполне простительным для человека, начавшего винопитие еще в колыбели и с тех пор сие благородное занятие не оставлявшего.
