Повисло молчание, и Андрей почувствовал вдруг ненависть к этому толстому и трусливому, хотя и неглупому человеку, к этому Моро, правителю Миланскому. Сейчас он бросится на толстяка, вцепится ему в бороду — в нем клокотала ярость, которую Андрей не мог ни сравнить с чем-нибудь привычным, ни даже понять, и он испугался. Может, из-за этого, а может, по иной причине, но он вернулся в свой мир и увидел, что стоит босиком у своей кровати и нет никакого землетрясения, а, напротив, у окна мирно посапывает во сне Герка, свесив до пола правую ногу…
Отпечатался в памяти разговор с учителем, один из многих — им обоим хотелось нащупать суть проблемы. Они лежали на прохладном весеннем песке школьного пляжа, подставив солнцу спины.
— Я ведь нисколько не умнее Геры, — говорил Андрей. — У нас по всем предметам одинаковые результаты. А динамика интеллекта у него выше моей.
— Конечно, ты не умнее Геры. Но ведь и Ньютон в некотором отношении был не умнее какого-нибудь клерка. Я тебе объяснял.
— Знаю. Герка гениален в одном, я — в другом.
— Точно. И разница между вами в том, что ты свое призвание уже знаешь, а Гера — нет. У тебя совершенно уникальное призвание. Ты можешь вступать в мысленный контакт с людьми в других эпохах. И контакт этот не случаен! Когда над тобой рушились стены, ты ведь бросился искать спасения к Леонардо да Винчи — гениальному архитектору. И именно в тот день его жизни, когда обрушился построенный им дом… Ты еще и на сотую долю не научился управлять своим талантом. Ты относишься к нему как к бедствию. Кто скажет, как это у тебя получается? Как можно вообще мысленно бывать в прошлом? Я не представляю. И ты тоже. И никто. Как ты находишь в прошлом именно того человека, который нужен позарез? Я потратил три года, пока не понял твое призвание. А ты делаешь это без тестов, распознавая призвание людей в другом времени. В другом времени! Да еще шутя…
— Ничего себе шутя, — Андрей содрогнулся от воспоминаний.
— Это временное, — отмахнулся учитель. — Все развивается, и ты сам, и медицина. И все-таки насколько проще было бы для тебя, и для меня, и для всей моей методики, если бы ты оказался заурядным гениальным композитором. Или химиком.
— Да, — вздохнул Андрей, — не повезло мне с гениальностью.
Однажды, уже работая в Театре оперы, Андрей выкроил свободный от выступлений и репетиций день и отправился на Урал, к учителю. Цесевич сильно сдал, ему было почти сто лет, он не преподавал и жил в домике на берегу лесного озера.
— Солидно, — сказал Цесевич, оглядев Андрея. — Грудь колесом.
— Упражняюсь, — пояснил Андрей. — Нужно держать себя в форме. В иных вокальных симфониях приходится на одном дыхании петь минуты полторы.
— Терпеть не могу твой голос, — буркнул Цесевич. — Все равно, что Эйнштейн бросил бы физику и записался в ансамбль скрипачей.
Помолчали.
— Пойдем в дом, — вздохнул Цесевич. — Расскажи о себе. Женился?
— Нет, — ответил Андрей резче, чем хотел бы. Лена погибла год назад, и он еще не научился сдерживать эмоции. Цесевич посмотрел на него внимательно, и от этого взгляда, как в детстве, что-то оборвалось у Андрея внутри, и он, взрослый мужчина, известный всей планете певец, странно хрюкнул и готов был броситься учителю на шею и рассказывать взахлеб, вспоминая минуты счастья с Леной. С первой минуты их знакомства, когда Лена назвала свою профессию — подземная геология, ему представлялись рвущиеся переборки, грохот жидкого металла и магмы, заполняющей коридоры…
— Нет, — повторил Андрей и неожиданно понял, что Цесевич знает о Лене, как и вообще знает многое о нем, Андрее.
Они сидели на веранде, пили мелкими глотками белый напиток «Песня», приготовленный Цесевичем из выведенных им самим сортов винограда и яблок.
— Андрюша, — сказал учитель. — После того последнего испытания в школе, когда ты отправился к Леонардо…
— Ничего не было, — сказал Андрей, поняв, что хочет узнать Цесевич. — Да и желания у меня такого не возникало.
— Странный ты человек, Андрей. Имеешь задатки гения и не желаешь их развивать. Нужны тренировки, лучевые процедуры, сейчас есть прекрасные методы, я внимательно слежу за литературой. Поработав, ты сможешь связываться с любым гением любой эпохи без жутких стрессовых видений. Неужели ты воображаешь, что как вокалист достигнешь большего?
Андрей и сам об этом думал, но думал отвлеченно. Обнаружив у себя голос, он стал певцом именно в опере, причем в классической, не потому ли, что таким образом пытался подсознательно создать хотя бы видимость контакта во времени?
С запада пришло круглое серое облако и повисло над домом. Цесевич посмотрел на часы.
— Поливочный дождь, — сказал он.
— Теперь вы занимаетесь селекцией?
— Селекцией, да… Только не растений. Хочешь попробовать?
Он протянул Андрею на ладони пару церебральных датчиков.
— Зачем? — сказал Андрей.
— Трус ты, — усмехнулся учитель. — Это упрощенный вариант. Тесты церебральные и подкорковые. Наука несколько продвинулась вперед, и я вместе с ней. На волне, так сказать. Надень и пойдем пить чай.
Андрей пожал плечами и прилепил датчики к затылку. Через минуту он забыл о приборе. Пил чай с вареньем и рассказывал о последних постановках. Изображал, как, по его мнению, следует играть финальную сцену «Онегина» и как пытается поставить ее режиссер. На взгляд Цесевича, оба варианта были неотличимы, но впервые голос Андрея звучал не по стерео, а рядом, и учитель был поражен. Андрей это заметил и постарался выжать из себя максимум. Он не форсировал, пел мягко, и даже фраза «О жалкий жребий мой!» прозвучала как-то задумчиво, будто Онегин давно уже определил для себя судьбу, и сейчас лишь убедился, что был прав. Цесевич сказал коротко:
— Позовешь на премьеру.
Он прошел в угол веранды, где давно уже мигал на выносном пульте компьютера зеленый огонек. Андрей сорвал датчики с затылка.
— Баловство это, — сказал Цесевич. — Большую работу сейчас ведут в Институте профессий, но они доберутся до результата после моей смерти. Ага, — он пробежал взглядом надпись на экране дисплея. — Андрюша, ты не пробовал играть в го?
— Нет, — рассеянно отозвался Андрей, который и не слышал о такой игре.
— А чем ты занимаешься, когда свободен?
— Читаю, копаюсь в старинных книгах, нотах, слушаю записи, встречаюсь с друзьями…
— Играй в го, — энергично посоветовал Цесевич.
— Это ваш новый тест?
— Именно! Ты знаешь, что люди даже отдыхают не так, как могли бы? Гениальность свою губят смолоду, потому что неверно выбирают дорогу. Но отдых… Знал я одного археолога. На досуге он сочинял бездарные стихи инее это хобби как крест. Я посоветовал ему разводить хомяков. Он посмотрел на меня… Знаю я эти взгляды… Я послал ему хомяков в подарок. Совсем человек изменился! Он и археологом стал более приличным, хотя наверняка гениален совсем в другой области. Но хобби! Увлечения, невинные забавы — и те выбирают неверно! Играй в го, Андрюша…
