— Ну и тундра ты, мужик! Нынче в Москве просчитали, что лагеря для зэков убыточны. Деловых и лихих людей маосталинисты высылают за границу в развитые страны с либеральной экономикой и неограниченной свободой предпринимательства.
— Ну и чо страшного с того-то?
— А то, что либеральные акулы свободного рынка такого ловкача или делягу местечкового разлива за месяц без штанов оставят. И наймётся тот бедолага апельсины в Калифорнии собирать.
— Подумашь — апельсинки кушать! Это же не мусор за другими выгребать.
— Тупой ты, мужик, как слоновья задница. Мусорщики за бугром зарабатывают дай боже как! Там такая мусорная мафия, что к ним в банду не вобьёшся. Станешь права качать — твой трупик вывезут в мусорном контейнере на завод по переработке твёрдых бытовых отходов, и всё. А на сборе цитрусовых ты себе на одну холодную водичку заработаешь. Спать будешь вповалку с латиносами под алюминиевым навесом от дождя, жрать фасоль с рисом и кукурузный хлеб.
— Не боись, у меня ещё козыри припрятаны! — Ерофеич развернул замшевый свёрток и показал увесистый золотой самородок. — И сколько ещё по всей тайге у меня таких в припрятках сховано.
— Левое золотишко — роскошь нищего. У тебя его любые власти конфискуют, не только на Руси.
— Так я сам его нашёл! Собственноручно выкопал.
— Богатства земных недр везде и всюду принадлежит государству, а тебе за находку полагается только грошовая премия. Таков стратегический курс Цитадели Цивилизации, так теперь называют Евросоюз, и прихвостня Америки — ОПГ, Организации Прогрессивных Государств свободного мира.
— Врёшь ты всё, док! — разгорячился Ерофеич и сам, без компании заглотил полстакана тёмной настойки из четырёхгранной бутыли старинного стекла. — У меня столько золота в тайге схоронено, что любого чинушу за морем куплю. Для фольклендской оккупационной зоны я почти что Ротшильд. Мне любой армейский блокпост пройти — раз плюнуть! Я уж про якутских погранцов с таможенниками и не говорю.
— А дальневосточная таможня?
— Туда мне дороги нет. Там же маосталинисты. Они из Охотского моря рыбхоз сделали. Не сунешься ни по мокру, ни по суху. По всем Курилам до самого Владивостока сеть из цепей о самого дна тянется. Вверх по Енисею до Карского моря плыть — самоубийство. Севморпуть весь под маосталинистами от Гренландии до Аляски. Мне с тобой одна дорога на волю вольную — через Китай.
Ерофеич катал по столу хлебный мякиша и недоумённо глянул на гостя круглыми глазами, как пойманный врасплох хорь из норки:
— Как могла Америка этим маосталинистам такую волю дать! У неё же ракеты и ядрёные бонбы.
— Ты бы, мужик, ещё про луки со стрелами вспомнил. Ядерные бомбы — оружие позапрошлого века.
4.0 О ТЕХ, КТО ПОПАЛ ПОД ЗАМЕС
— Чего ж ты до сих пор с таким богатством в таёжной дыре торчал? — с издёвкой спросил гость, хотя заранее знал ответ.
— Боялся секирбашей Пса Габыра. Всё ждал, когда он подохнет, — вздохнул Ерофеич. — Чтоб не пустил за мной по следу своих гончаков.
— Так-таки пёс уже давно сдох.
Ерофеич недоверчиво скосился на гостя безо всякой надежды прочитать правду в его глазах.
— До меня такой информации не доходило.
— О! Умных слов в ментовке нахватался, мужик… Шлёпнули маосталинисты твоего пса Габыра в Тюмени без суда следствия на дому заодно с женой и тремя несовершеннолетними наложницами. Халдейская община заплатила бешеные деньги в Русский госбанк, чтобы Габыра похоронили в Месопотамии, на родине его далёких предков по обряду халдейских геддидов.
Ерофеич уставил мутно-голубые глазёнки в одну точку и яростно тёр подбородок, густо заросший рыжим волосом, похожим на проволоку.
— Вот же собака, этот старый Пёс Габыр!
Тот, кто в курсе, сразу бы понял, что речь шла не о собаке. И словосочетание «старый пёс» было совсем не обидной обзывалкой. Один из самых раскрученных в СМИ филантропов для детских домов и школ в незалежной Восточной Сибири со столицей в Ярилоярске (бывший Красноярск до закона о десоветизации) сам себе пришлёпал такую метку — «старый Пёс Габыр». В мистической секте халдейских геддидов, где дьяволопоклонники практиковали чёрные мессы с человеческими жертвоприношениями, одним из самых почитаемых демонов их пандемониума был кровожадный пёс Габыр, который разрывал в клочки души грешников.
Потом этот мифический пёс уносил разорванные клочки в пекло, где свора демонов калила их на углях до рассыпчатой золы, чтобы грешная душа не смогла возродиться к новой жизни, а разнеслась космической пылью по потустороннему пространству и сгинула в чёрной дыре, откуда уже нет выхода.
— Говорят, Пёс Габыр был непрочь побаловаться человечинкой, — криво усмехнулся док.
— Ага, я сам чуть ему на шашлык не угодил, — сказал Ерофеич и аж передёрнулся от воспоминаний.
— А зачем ты злобному псу на хвост наступил?
— Я не весь ихний общак, а только свою долю взял, что мне Габыр обещался за то, что я его отмажу от следаков, — отвернулся Ерофеич, чтобы гость не заметил слёз при одном воспоминании его кровной обиды.
— Старая отмазка всех продажных ментов — «преступники скрылись в неизвестном направлении»?
— Габыр, подлюка, потом сам же на меня в ментовку настучал.
— А ты думал хапнуть и тихонько залечь под лавку? Тактически ловко, но стратегически безвыигрышно. Догадываюсь, при первом же твоём появлении в райцентре… Как там он назывался?
— Волчанск.
— В Волчанске тебя схватили, пытали, где деньги спрятал? Ты из жадности терпел и молчал. Думаешь, тогда тебя случайно проиграли в карты, чтобы скомпенсировать убытки? Пёс Габыр хотел, чтобы ты до конца жизни в яме на цепи сидел и помалкивал про его делишки.
Ерофеич засопел и вытер тряпочкой красный с мороза широкий нос с вывернутыми ноздрями. Предательские слёзы от бессильной злобы так и наворачивались на глаза, а это не к лицу матёрому таёжнику.
4.1
— Ладно, мужик, без обид, — похлопал гость его корявую ладошку своей холёной пухлой лапой. — Прячь своё богатство, я нищих не обираю. Мы с тобой теперь оба на одной ниточке над пропастью болтаемся, только у нас капитализация разная.
— Чаво-чаво?
— Если ты у какого-то паршивого пса денежки дюбнул, то я по меньшей мере у медведя.