в ответ и попадаю. Аомби болтануло. Бью ещё раз. Аомби валится, как подкошенный. Дылда, тем временем, пришёл в себя. Он опирается на одно колено, пробует подняться, получается. Я кидаюсь на дылду, уклонившись от его отчаянного удара правой рукой, провожу серию своих ударов: правый хук по корпусу, левый хук по корпусу, правый апперкот. Дылда тяжело падает, потеряв сознание.
Я подбегаю к Элизабет.
— Испугалась? — говорю я тихо, мой голос дрожит.
— Ты в каком-то особом отряде служил? — удивляется девушка тому, что произошло.
— Нет, в разведку ходил. Идём отсюда.
Взяв Элизабет за запястье, веду её мимо распростёртых на асфальте Аомби.
Действие адреналина заканчивается. Я чувствую пульсирующую боль на лице, теле, руках.
— Куда тебя проводить? — спрашиваю я.
— Давай вначале к тебе. Вдруг ты серьёзно ранен и не чувствуешь совсем. — Элизабет аккуратно проводит костяшками по моей опухшей щеке.
«Я дал девушке шанс уйти», — говорю я своей совести.
Я снимаю перчатки, когда вещество внутри них теряет твёрдость.
Дальше идём без происшествий. В гостинице Оливер, увидев меня, достаёт аптечку. Думаю, он сообщит Егерю, что мы пришли, и тогда за Элизабет приедут.
Поднявшись в номер, в ванной комнате осматриваю себя. Гематомы на лице и спине, ушибы на руках. Отличный получился ужин, запоминающийся.
— Шон, давай я тебе помажу? — Элизабет устроилась на кровати в спальне. Держа в руке баночку с мазью, она жестом приглашает меня сесть. Я подставляю спину. Элизабет осторожными касаниями наносит мазь.
— Спасибо, — говорю я.
— Ты говорил в городе безопасно…
— Нам не повезло.
— Тебе спасибо. — Элизабет берёт меня за плечи и поворачивает. — Спасибо, что бился за меня сегодня.
Элизабет целует меня. Мы падаем на постель. Девушка гладит меня руками. Мне хорошо, только я, кажется, выполнял задание.
Утренний свет слепит глаза. Я просыпаюсь. Элизабет в белом нижнем белье заплетает волосы в длинную косу. Её лицо пьяно и красиво, щёки испепелил румянец.
— Сделай укол, пожалуйста, — говорит Элизабет. — Я опаздываю на учёбу.
Я первый раз вижу девушку не под действием Временного. Она сонная и вялая. Закончив заплетать косу, Элизабет достаёт из сумочки компактный шприц-пистолет. Капсула с лекарством заряжена. Я ввожу инъекцию лекарства Элизабет в плечо и вдруг осознаю, что абсолютно трезв. Неплохо бы выпить.
Инъекция Временного благотворно подействовала на Элизабет. Лицо девушки прояснилось, движения стали чётче.
Элизабет быстро одевается.
— Всё в порядке? — спрашиваю я.
— За мной приехали. Я напишу тебе. — Элизабет с тревогой смотрит на меня. — Спасибо за вчерашний вечер и ночь.
Девушка нежно целует меня. Я закрываю за ней дверь.
Чем Элизабет обеспокоена? Догадалась, кто я? Не похоже. Но если это так, то у меня серьёзные проблемы.
Кто-то стучится в дверь. Элизабет вернулась? Нет, это Егерь.
— Почти получилось, — бросает он, зайдя в номер.
— Что помешало?
— Люксовый автомобиль, явно из Центра, пробыл у гостиницы всю ночь.
— М-м.
— Думаю, девушка носит с собой устройство слежения, отец присматривает за ней… Ты что-нибудь выяснил?
— О делах отца Элизабет ничего не знает. Сказала, напишет мне.
— Надеюсь, шанс тебе ещё представится. Дам задание Питу сделать глушилку для устройства слежения… Подрался вчера?..
— С местными Аомби… — Я бережно касаюсь опухшей щеки.
— Решил пустить девушке пыль в глаза? — ухмыляется Егерь. — Только не привязывайся к ней.
Егерь уходит. Я умываюсь, перекусываю, пью виски и иду на остановку.
К платформе подъезжает автобус, двери открываются. Пассажиры с тревогой смотрят на меня. Они боятся, что автобус отвезёт их на фронт, или на вредное производство, или в лабораторию. Центр похищает жителей. Аомби в это не верят, но часть из них насторожена. Если автобус с жителями пропадает, то власти заявляют, что его взорвал диверсант и показывают по проекциям фальшивые фотографии.
Я поднимаюсь в автобус. Места у входа занимают в первую очередь. Аомби, севшие дальше, пытаются что-то разглядеть в щелях тонировки. Доступ в кабину водителя заблокирован.
Во время езды автобус мотает из стороны в сторону. Я крепко держусь за поручень. Один Аомби упал и катается по проходу не в силах подняться.
— Городская больница, — буркает динамик.
Я выхожу из автобуса и направляюсь в посеревшее здание с красным крестом. Внутри царит атмосфера переполненного военного госпиталя. Коридоры забиты Аомби с ножевыми ранениями, различными травмами и ушибами. Стоит ужасная вонь давно немытых тел.
Неадекватное состояние Аомби приводит к большому числу бытовых конфликтов, которые часто заканчиваются мордобоем и поножовщиной.
Врачи не успевают спасать пациентов, вдобавок, они сами больны, поэтому не могут оказать качественную медицинскую помощь.
Я поднимаюсь на третий этаж. Вопли, стенания остаются за двумя толстыми дверьми. Это тихое место больницы, здесь есть охранники. Они следят за палатами с уцелевшими, находящимися без сознания. Власти надеются, что люди выйдут из комы, и их можно будет эксплуатировать. Тут лежит и моя мама.
Познакомившись с Егерем, я попросил его выяснить, что стало с моими родителями, после того, как Аполис уничтожил наш город. Егерь узнал, что мои родители спаслись, но попали в крупную аварию на дороге. Отец скрылся, оставив маму истекать кровью. Почему он так поступил? Может из-за болезни? Маму спасли, но она впала в кому. Аомби как-то поняли, что мама здорова. Может отец написал записку, или она приходила в сознание. Как бы то ни было, маму держат в отделении покоя, проводят опыты, забирают образцы тканей и крови. Я выбил себе пропуск, как родной сын, хотя это огромный риск. Кэт, подвергая себя опасности, устроилась сюда на работу. Она сделала это ради меня, чтобы мне было спокойней. Выкрасть маму сложно. Самое плохое, что она может не перенести транспортировку.
Показав пропуск охраннику, иду по коридору, встречаю Кэт. Она в белом халате, волосы собраны в пучок на затылке. Кэт удивляется моему появлению, поднимает вверх брови. Я ласково смотрю на неё.
Кэт заметила, что я подрался, однако, скрыла своё беспокойство. Может быть, она сердится на меня за то, что я вопреки её просьбе встретился с Элизабет? Представляю, что случится, когда Кэт узнает подробности моего свидания. Будет злиться на меня, как зверёк.
Мамина палата состоит из стеклянных перегородок и просматривается из коридора. Внутри перегородки непроницаемые.
Я подхожу к маме. Её лицо бледное, худое; дыхание тихое, ровное.
— Здравствуй, мама, — шепчу я. — Прости, давно не был, — касаюсь её руки.
Сижу возле мамы, прислушиваюсь. Возле её кровати я всегда теряю счёт времени.
Я просыпаюсь от лёгкого толчка. Кэт пришла за мной.
— Пора идти, — тихим голосом говорит она и суёт записку в руку.
— Прости меня, — бормочу
