должен был сохранять свою ци чистой.
Я отчаянно пытался вдохнуть, но рука, лежавшая на нижней части лица, не давала мне сделать этого. В следующий миг я почувствовал, как по моим щекам полились горячие слёзы.
«Нет! — прошептал я внутри себя, весь сжимаясь. — Не позволю!»
Кажется, Верховный Пророк снова слегка рассмеялся. Или мне послышалось?
— Как тебе такое будущее? — прошептал он совсем рядом с моим ухом. — Даже если ты станешь одним из нас, ты по-прежнему не будешь нужен никому из этих людей. Так чего ради ты стараешься?
Растеряв последние остатки душевного равновесия, я стоял, припёртый к холодной стене, и чувствовал, как моё тело трясло от злости. Могло ли увиденное быть тем, что уготовано мне?
— В этом мире нет никого, кто бы принял тебя, — выплюнул Верховный Пророк мне в лицо. — Чем быстрее ты это поймёшь, тем быстрее избавишься от сомнений и станешь настоящим собой. Ну же! Решайся, или я сию же секунду тебя уничтожу!
Силясь оттолкнуть мужчину, размазавшего меня по стене, я чувствовал, что движения мои слишком медленны и неуклюжи. Такое иногда настигает тебя во сне, когда ты пытаешься от кого-то сбежать: ноги становятся ватными и непослушными, и сколько бы стараний ты ни прилагал к каждому шагу, он выходит крошечным и бесполезным.
Это только на словах говорят, что отчаяние прибавляет сил — на деле же они испаряются, и всё, что ты можешь, — это кричать от ярости внутри себя.
Я уже готов был смириться с тем, что не выйду из комнаты с видом на долину Цинтоу, когда перед моими глазами вдруг появилось бабушкин лицо. Наверное, у меня не выйдет с ней попрощаться. Ба, прости, что твой внук оказался таким бесполезным…
Внезапно рука, что сжимала мою челюсть, дрогнула, и Верховный Пророк отступил на полшага назад.
— … жива, — услышал я его тихий шёпот. — Она действительно…
Не знаю, как мне удалось сделать то, что я сделал после, — но тогда я просто схватил его руку и вывернул её так, что раздался противный хруст.
Верховный Пророк закричал и схватился за то, что болталось на месте его руки, а я стоял, не веря своим глазам, и ощущал на кончиках пальцев сильнейшее искажение, которое когда-либо встречал.
Не успев толком ничего сообразить, я набросился на противника и уронил его на пол, а после приложил к нему обе руки и повторил приём. Я понятия не имел, как у меня такое выходило, — знал только, что в ядре всего этого лежало искажение. Но почему-то вместо пространства или тонкой ткани бытия оно кривило человеческое тело.
Мужчина подо мной корчился и кричал, но я не мог заставить себя остановиться. Вместо того, чтобы «править» его, как намеревался изначально, я всё больше его кривил.
Прекратил я лишь тогда, когда услышал под собой тихий прерывистый смех. От этого звука мне стало так жутко, что я отпрыгнул в сторону и схватился за голову. Я заполз в угол и смотрел на то, что осталось от Верховного Пророка, затравленно и дико. Разве люди должны смеяться в такие моменты? Разве они могут?
— …спа… — выдохнул мужчина, и его речь превратилась в противное бульканье. — Спасибо… — донеслось до меня, а затем в комнате наступила тишина. Ни привычного гула города, ничего — даже музыка затихла, доиграв.
Я принялся кусать от волнения пальцы.
Всё и правда закончилось? Я выполнил миссию? Я победил?
Но не было ли всё слишком просто?
Только теперь я задумался о том, почему на пути к Верховному Пророку никто не оказал мне сопротивления. Не мог же он в самом деле сидеть тут совсем без охраны! И за что вообще он меня благодарил?
Я выбрался из угла и на четвереньках подполз к распластанному на полу телу. Неужели это и правда был тот, кто стоял на вершине вершин? Вот этот кусок мяса в вонючей луже?
Подавив приступ тошноты, я протянул руку к маске, что скрывала лицо Верховного Пророка, и медленно её снял.
Когда я увидел того, кто скрывался за ней, в голове моей разом взорвалась тысяча мыслей. Почему? Почему у Верховного Пророка было лицо того пожилого господина, что прислал мне лотерейный билет? Неужели он с самого начала намеренно вёл меня сюда?
Неожиданно для себя я вдруг усмехнулся.
— Ха! — я сел на корточки, свесив с колен руку с зажатой в ней маской, а второй накрыл лицо. — Ха-ха!
Я чувствовал себя мышью, загнанной в лабиринт, единственный выход из которого вёл прямиком в расставленную ловушку. Так всё, что я делал, всё, чем жил последние годы, всё, чего хотел, вело сюда, потому что кто-то решил это за меня? Как давно? Когда этот старик впервые узнал про меня? От кого? И почему из всех он выбрал именно меня?
Насколько случайная подработка была на самом деле случайной? А то, что я попал в Цинтоу? Что оказался в «глухих местах»? Что в тот злополучный день провалил тестирование? Что спокойно мог въезжать и выезжать из города, несмотря на устаревший чип? Какие из событий моей жизни вообще были настоящими? В какой момент я включился в сценарий, так ловко написанный для меня? Кому из людей, которых знал, я действительно мог доверять?
Ещё какое-то время я слышал собственный смех, перемешанный с плачем, а порой — с отчаянным воем, — но так, будто всё это доносилось со стороны, а не изнутри меня. А когда почувствовал себя полностью опустошённым, то выдохнул и одним точным движением приладил маску Верховного Пророка к лицу.
Казалось, в тот миг моё сердце остановилось.
Перед глазами стали проноситься обрывки чьих-то воспоминаний. В них был монастырь в Цинтоу — ещё целый, нетронутый катаклизмом. Вокруг не было понастроено домиков, как не было никакой общины — только такие же Пророки, как «я», а среди них — один очень знакомый человек: мой дедушка.
Вслед за ним в воспоминаниях появилась бабушка — ещё совсем молодая. Я и не знал, что в прошлом она училась в заведении, которое позже превратили в Академию Нот. Я видел, что хозяин воспоминаний был к ней неравнодушен — однако она смотрела только на моего деда.
В следующем обрывке видений «я» крупно поссорился с бабушкой — и она повредила себе руку, потому что не желала преподавать в Академии Нот. После этого «я» нашёл деда в общине Пророков и повздорил с ним. К тому моменту «я» ощущал себя как новый Верховный Пророк, и был невероятно горд своим положением. Я мечтал изменить мир,
