оврагу с журчащим внизу ручьём резко остановился и поднял левую руку. Опасность. В лесу всё было как прежде. Жужжали надоедливые слепни. Трещали кузнечики, перекликались птицы. Неподалёку стучал дятел. Иногда с сосен мелко осыпалась кора: это пробегали белки. Летний лес — шумный. Но шумит он ровно, и, когда привыкаешь к нему, каждый новый звук слышен особенно. Если он долгий, как гудение роя пчёл на лугу, усыпанном мелким северным разноцветьем, то его перестаёшь слушать — это не опасность. Если резкий, как хруст сломанной ветки — надо остановиться. Подождать. Переход важный. Последний. Ветки здесь ни с того ни с сего не ломаются.
Но сейчас ничего такого Дима-Чума не услышал. Не услышал и Трофим, он шёл последним, в десятке шагов за Димой, и сделал ещё пару — не сразу увидел поднятую руку Спиры. Тоже стал уставать, теряет зоркость, подумал Дима. Но Трофим не устал и руку видел. Это Дима понял, когда тот бесшумно подошел к нему. Трофим стал другим, лёгким и быстрым. Страшным. Готовым убивать и умирать.
— Тихо, — шепнул он, — беда. Не успели мы.
Дима-Чума, бывалый южнорусский крадун, почувствовал, как в его правую руку легла пластиковая рукоятка пистолета. Справно легла, ладно, так карманники опытные могут взять или положить человеку в карман всё, что нужно, будто само собой это случается, и не задумаешься.
— Держи, — почти неслышно сказал Трофим прямо в ухо Димы. — Глок, бесшумный, электромагнитный, обращаться умеешь. Восемь выстрелов у тебя. Семь используй, один себе оставь. Лучше не попадай к ним.
— Ты чего, братан, — горячо зашептал Дима, повернув голову, — нам осталось полдня, давай добавим ходу.
— Не суетись. Попробуем пройти. Но сначала здесь повоюем.
Взгляда со Спиры Трофим не сводил. Тот медленно разогнул пять пальцев на поднятой руке. Потом пятый согнул обратно.
— Малой группой взять хотят. Это хорошо, — выдохнул Трофим.
И начал командовать.
Дима-Чума не сообразил, как так вышло, но подчинился этому человеку сразу: скинул рюкзак и стал обустраиваться метрах в десяти, в ложбинке у поросшего низовым лесом русла высохшей лесной речки, вдоль которого шли весь день. Место оказалось идеальное для маскировки: куст можжевельника скрыл Диму целиком, а видно изнутри было хорошо.
— Я рюкзаки кину кучей на полянке, под твой обзор. Выведу бойцов сюда. Кто-то за мной пойдёт, кто-то останется рюкзаки смотреть. Обязательно останется. Тебя здесь никто увидеть не ждёт, подумают, что разбежались мы. Кто останется тут — твой. Стреляй, когда остановятся. Не торопись. Не попадёшь с семи раз — беги в овраг и по ручью. Шансов нет, но попробуй. Догонят — стреляй себе в висок.
— Не учи, — ответил Дима, — сделаю. Только приведи.
Он умел стрелять. В человека, правда, не пробовал до того, но сейчас об этом не думалось. Очень хотелось жить, и очень быстро стало идти время. А когда так, нет разницы, в мишень стрелять в тире или в человека в лесу.
Спира подошёл к ним. Снял рюкзак и опустился на землю, ноги его не держали.
— Ты чего колбой затряс? — зашептал из куста Дима. — Воевать будем, пацаны подъехали, мочить нас хотят.
Весело шептал, зло, но весело. И колбой не тряс, не боялся. Удивился, что Спира так сломался. А он нужен был сейчас.
— Брат, — прохрипел Спира и добавил: — Убили брата.
— Плохо, — сказал Трофим, — поднимайся. Работать будем.
Раскидал рюкзаки, как говорил, аккурат перед Диминой лёжкой — промахнуться будет сложно.
— Стой, — проговорил Дима, ему вдруг пришла в голову мысль. — Сам с чем пойдёшь?
— С головой, — усмехнулся Трофим.
— Держи, — протянул ему Дима заточку.
Трофим взял. Кивнул, поблагодарив. Через полминуты оба они со Спирой исчезли.
Дима-Чума лежал на холодной земле в можжевеловом кусте и думал. Брат Спиры, Иван — серьёзная потеря. Он их должен был встречать здесь, в им двоим известном месте, и провести в Агами. Им надо было туда. Больше никуда не надо, нет больше мест, где их встретят. И люди те, что только и нужны сейчас, — там. Прийти в Агами можно и без Ивана, но к тем людям без него не попасть. Тяжко это понимать, но это всё про потом. Выжить надо сначала — для того, что будет потом.
Снизу холодило, а спину стало припекать, дневное солнце палило даже сквозь пушистые ветки можжевельника. Лежать скоро стало неудобно. Дима попробовал устроиться поудобнее и внезапно увидел в своей руке пистолет, о котором забыл на время. Глок — лёгкий и удобный. Надёжная штука, стрелял из такого на воле. Из ещё старых, пороховых пистолетов глок он любил особенно, хотя ментам больше из отечественных стрелять приходилось. Из прежнего отечества, с которым сгинуло и прежнее оружие.
Подержав пистолет на ладони, Дима взвёл затвор. Медленно, чтобы не было щелчка. Почувствовал, как патрон вошёл в ствол. Положил оружие на землю перед собой. На предохранитель не ставил — каждая доля секунды может стать самой важной в жизни. Успокоил дыхание. И стал ждать.
Спира шёл ровно. Быстро шёл, не бежал. Бежали те, кто двигался навстречу. Чума остался в засаде. Трофим шёл справа, в двадцати шагах, они видели изредка друг друга в просветах между деревьями. Сохранять визуальный контакт до встречи с противником, так приказал Трофим. Это было частью его плана. Спира подчинился, очень естественно это произошло — Трофим стал главным. Да и ни времени не было спорить, ни смысла. Охотники за ними были в пяти минутах, а Трофим делал всё как надо, будто был опытным бойцом. Может, и был. Разные люди ходят в этих местах. Времена такие.
Встретившись с противником, Спира должен был выманить одного-двух за собой, пропетлять с ними по большому кругу и вывести на ту поляну, где остались рюкзаки. Под пистолет Димы-Чумы. Трофим должен был прийти со своими туда же по короткому пути и нейтрализовать их — ох и слова из него лезли, из парня этого! — до подхода Спиры. А дальше по обстоятельствам.
План был хорош и до того. Ваня ждал на своём берегу Удоръёля, нижнего из двух ручьёв, огибавших их родовое поселение с юга и севера. Овраг, неширокий, но глубоко вырезанный за много веков лесным ручьём, с крутыми склонами, поросшими колючими кустами, перейти мог не каждый зверь и не везде. Ваня встречал брата в правильном месте, у невысокого разлапистого дуба, приходил туда к полудню каждого дня после старого праздника Семик, ждал, пока солнце не склонялось к верхушкам деревьев, и уходил. Восемь дней ходил и сегодня дождался.
Знак Спира подал условленный: крикнул чирком, два раза, коротко.
