Ознакомительная версия.
Для этого нужен был Крым – во-первых, целый, не разрушенный бомбардировками, во-вторых – в составе СССР.
25 июня 1980 года временный премьер подписал Союзный договор в той формулировке, в которой за него проголосовала Дума этой зимой.
26 июня больше десяти тысяч «форсиз» вышли на площадь Барона и построились побатальонно и поротно, перекрыв движение.
Я стояла там, среди «Вдов». Нас было четырнадцать человек, все участвовали в «битве за Крым», Одесской высадке и Керченской операции. Остальные сказали: какая разница, это мир на хороших условиях. Несколько девочек из летного училища, присланных на пополнение, хотели пойти с нами, но тут уж мы сказали: не надо портить себе карьеру.
С одной стороны стояли качинские коммандос, с другой – «Летучие гусары». Остальных я видела большими цветовыми пятнами: черные береты марковцев, синие – дроздовцев, красные – алексеевцев и коричневые – корниловцев.
Мы стояли там и молча ждали, пока в Главштабе прочитают нашу петицию и дадут ответ. Мы требовали одного: пересмотреть пункт договора, согласно которому «форсиз» становятся частью Советской армии. Дело было не в страхе отправиться куда-то на Сахалин или даже в Афганистан: договор предусматривал, что «форсиз» будут служить в Крыму и участвовать в войнах СССР только добровольно. Мы просто не хотели подчиняться этим подонкам. Мы понимали, что политики везде примерно одного качества порода, но эти были какими-то особенно паскудными. Генсек мог сколько угодно прикидываться европейцем – из него все равно пер аппаратный игрок.
Мы ждали, что выйдет Адамс, а вышел Арт.
В одной руке он нес нашу петицию, в другой – мегафон. Попробовал что-то сказать, не получилось, поколдовал с мегафоном – аппарат издал какой-то адский треск. Арт отстранил его от себя на вытянутой руке, как гремучую змею, и я стиснула зубы. Он паясничал – значит, нам понадобятся костюмы полной химзащиты…
Кто-то в первых рядах помог ему наладить мегафон.
– Спасибо, – голос раскатился над площадью. Арт снова взбежал на ступени Главштаба, потом вспрыгнул на парапет.
– Ваша петиция передана в Думу, – сказал он. – Но господа полковники ничего от нее не ждут и послали меня сообщить вам об этом. Предполагается, что меня вы сначала выслушаете, и только потом разорвете на тряпочки. Ну так вот… Я вижу сны. Почти каждую ночь мне снится, что я просыпаюсь от гула винтов самолетов и думаю: опять началось – но где же сигнал тревоги? И тогда я делаю над собой усилие и действительно просыпаюсь. Среди вас есть женщина, моя жена, она не даст соврать… – Его взгляд остановился на группе синих беретов ВВС. Я знала, что он не может увидеть меня в толпе, но сначала на меня оглядывались однополчанки, потом все остальные, и я превратилась в маленькое око тайфуна.
– Спросите ее – она подтвердит, что я шляюсь по ночам, – продолжал он. – Я иду на кухню, завариваю чай и какое-то время жду, пока меня перестанет трясти.
Я встретила взгляды подруг и кивнула. Да, это была правда. По крайней мере, то, что он шлялся и пил чай в четвертом часу утра. Про сны он мне ничего не говорил.
– И чтобы успокоиться, я говорю себе знаете что? Мы победили. Да, я знаю, что это не выглядит, как победа, но поверьте: мы победили. Эй, там, с камерой! Сейчас я говорю от себя лично, а не от Главштаба, и попробуй только вырезать это при монтаже. Так вот, парада на Красной площади не будет, а все остальное уже есть. Мы присягали свободной России, и мы остаемся свободной Россией. Это не победа? Ради подписания Союзного договора они признали частную собственность, они поступились важным куском коммунистической доктрины – это не победа? Хотите верьте мне, хотите нет, но я даю Советскому Союзу три-четыре года. Потом страна распадется, потому что остальные республики захотят того же, что и мы. Это не победа? Я знаю, что говорят ваши эмоции. Поверьте, я испытываю то же самое. Мне тоже тошно служить в одной армии с теми, кто разрушал Крым. Но я не могу давить на шею Думе и премьеру. Единственное, что я могу – это вот…
Он помахал в воздухе бумажкой, вынутой из кармана.
– Это копия моего прошения об отставке.
Он соскочил с парапета, положил бумажку, положил сверху свой берет и начал развязывать шейный платок. За платком отправился мундир.
– Из соображений приличия тишэтку и брюки я оставлю. – Многие в толпе вяло засмеялись. Потом кто-то из стоявших передо мной марковцев бросил на брусчатку свой берет и свой мундир.
– Нет уж, черта с два, – сказала громко Рахиль. – Пускай из армии уходят советские!
Многие говорили что-то в этом роде, их слова сливались в неровный гул. Арт не ответил никому – он помахал мегафоном и вернулся в Главштаб.
Дальше началось движение. Кто-то сбегал в ближайший магазин, накупил тетрадок и ручек, и вскоре на парапете появились вороха мундирных курток с вложенными в карманы или под погон прошениями об отставке.
Но большая часть военных ушла с площади в военном звании.
Из «Вдов» не подала в отставку ни одна.
* * *
– Ты ничего не сказал мне про свои сны.
– А ты ничего не сказала о своем намерении участвовать в акции протеста.
– Я не хотела создавать тебе проблемы.
– The same for me.
– Почему ты собираешь вещи?
– Я больше не командир Корниловской, так что главштабовский автомобиль мне не положен, а «хайлендер», как ты знаешь, разбомбили.
– Ты возвращаешься в полк?
– Нет, мне нужно быть в Симфи по случаю расследования наших художеств на Роман-Кош. Меня опять поселяют на квартире, чтобы каждый раз не гонять машину в Бахчи.
– Я могла бы тебя возить.
Он покачал головой.
– Тебе будет некогда. Ваше расследование проходит в Севастополе.
– Расследование?
– Военных преступлений, совершенных советскими солдатами.
Он затянул узел на рюкзаке и защелкнул клапаны. Протянул мне ключи.
– Аренда у меня до конца года, так что глупо не пользоваться квартирой.
Он опять говорил так, словно не собирался возвращаться. Я отстранила его руку.
– Арт, в прошлый раз недоговорки, полуправда и манипуляции закончились очень плохо.
– Ты права. Это закрытое и наглухо засекреченное расследование, и если я буду держать связь хотя бы с тобой, хотя бы по телефону, советские занервничают. Под стражу меня не возьмут, но будут пасти в четыре глаза, куда бы я ни пошел, поэтому…
Да. Я тоже не хотела бы жить «под колпаком у Мюллера». Но на круг почему-то выходило, что я опять покидаю своего полковника на милость тех, от кого милости ждать затруднительно.
Он, наверное, прочел это по моему лицу.
Ознакомительная версия.
