Год спустя, Эвааль оставил родителей и присоединился к экспедиционному кораблю по имени Аллаиллити…
— Значит ты, отец… — Шедареган был сражен открывшейся правдой о патриархе. Он все еще не до конца верил, но он знал патриарха, и знал, что тот не был склонен так шутить.
— Ты ведь знаешь скрытую историю, Шедареган?
— Конечно, отец. Я всегда считал тебя непростым человеком… но, то, что ты и есть Учитель… этого я не предполагал.
— Я сдержал обещание и вернулся на эту планету в обещанный срок, — сказал патриарх.
— Но… ты ведь… Ты…
— Агарянин? — улыбнулся старец.
— Да!
— А как бы я иначе смог стать патриархом?
Шедареган молчал. Он лишь понимающе посмотрел на патриарха.
Молча слушавший их Хариб не сдержался и задал интересовавший его вопрос:
— Прошу меня извинить, но… о какой скрытой истории вы говорите… Аиб-Ваал?
— Не за что извиняться, Хариб, — ответил патриарх. — Речь идет об истории Агара, скрытой Церковью от агарян… Шедареган, расскажи ему…
Сидевший с задумчивым видом первосвященник отвлекся от своих мыслей и объяснил Харибу:
— Скрытой историей высшие священники и еще очень узкий круг тех, кому позволяется знать, называют информацию о посещении нашего мира два с половиной тысячелетия назад кораблем иной цивилизации… — Шедареган взглянул через стол на внимательно слушавшего его старца. — Аиви, так, как ты уже понял, называется эта цивилизация… Корабль этот был столь огромен, что он попросту не предназначен для посадок на планеты. С корабля на землю сошел Учитель…
— Как сошел? — переспросил Хариб.
— С помощью корабля поменьше, — ответил ему сам патриарх. — Транспортный модуль-бот, созданный для сообщения между поверхностью планет и кораблем челнок или флайер… похожий на этот… — патриарх повернул лицо в сторону, — только побольше…
Шедареган и Хариб при этом синхронно перевели взгляды в направлении взгляда патриарха.
Снаружи беседки над садом, прямо на уровне глаз висел в воздухе небольшой зеркальный диск диаметром около полутора метров и в центральной своей части толщиной не более четверти.
— …я называю его «Ангелом-хранителем», — нерадостно улыбнулся патриарх. — Это автономный дрон. Обычно он невидим… Продолжай, Шедареган.
Шедареган, у которого теперь не оставалось сомнений в истинности слов патриарха, продолжил:
— Учитель был назван так потому, что он учил детей правителя Архафора, среди которых был Азргон, который впоследствии начал Войну трех империй и стал Первым Патриархом… Учителя звали Эвааль. Он десять лет учил. Учил не только детей императора… он учил ученых, учил учителей…
— …Он учил самого императора, — добавил патриарх.
— Сегодня об этом почти никто не знает, — продолжал Шедареган, — но в то время об Учителе знали многие, включая императоров и знать других двух империй. Десятилетие его учительства стало началом технологического взрыва на Агаре, источником стремительного развития науки, роста экономики…
— …И началом… того ада… в который превратился Агар… — добавил патриарх тихим голосом.
— Отец… прошу тебя…
— Оставь, Шедареган… Я знаю, о чем говорю, — произнес старец. — В том, во что превратился этот мир, виноват я. Я посадил сад и предоставил ему возможность расти самому… Ни один садовник так не станет делать, если он не плохой садовник, если он не глупый садовник. Я оставил сад и в саду этом выросла химера Церкви — дерево подавившее ростки того, что, как я надеялся, должно было прорасти и укрепиться… И эта вина намного больше вины тех, кто правил этой планетой последние века.
Патриарх замолчал и молчал с минуту, глядя в сторону, на раскинувшийся перед патриаршим дворцом залив. Двое его собеседников молча ждали когда патриарх снова заговорит.
— То, во что превратился ваш мир, — сказал он не оборачиваясь, — не должно быть. Все вы, те, кого церковники зовут «атеистами», «грешниками» и «проклятыми», это понимаете, понимаете, что настоящее безумство — подвергать истязаниям невиновных в преступлении, убивать их ради воображаемого существа, желая ему тем угодить. Безумство — убивать того, кого знаешь как себе подобного, с кем говоришь, кого, возможно, даже любишь, ради того, кого на самом деле нет. Издевка — называть измученную жертву «святой» и расчленяя труп жертвы на части носить с собой разлагающуюся плоть и развешивать ее на улицах для напоминания и почитания… Это отвратительно. Это — мерзость, — сказал патриарх.
— Но… почему? — задал тогда вопрос Хариб. — Почему так вышло? Почему это случилось с нами?
Патриарх обернулся и взглянул в лицо Хариба:
— Потому, что жажда власти и трусость заполучили в свои руки наследство, оставленное глупостью.
Хариб не стал дальше расспрашивать. Хариб хорошо понимал патриарха.
— А что было после? — спросил Шедареган. — После того как ты поступил в команду Аллаиллити?
— В команду? — улыбнулся старец. — Корабли аиви не просто большие, — произнес он. — Они огромны, Шедареган… Каждый корабль имеет внутри себя целый город с населением как наш Азргон… Но есть и такие, которые вмещают два, три, пять подобных городов… Есть корабли, население которых больше населения Агара. На кораблях аивлян, как и на кораблях многих других цивилизаций, как менее, так и более развитых — есть и такие цивилизации — нет команд или экипажей. На них есть обитатели, жители, те, кому и дела нет до того, куда летит корабль и как далеко сейчас Аиви… Экспедиции — группы заинтересованных ученых и исследователей, с их Советами — не что иное, как… клубы по интересам. Таких клубов на аивлянских кораблях — тысячи и тысячи. Корабли эти полны такими обитателями, которые даже тел не имеют и живут внутри памяти корабельных суперкомпьютеров, в созданных ими самими или кем-то другим виртуальных мирах, подобных тому, внутри которого я провел семьдесят лет по достижении своего двенадцатилетия... Правда, — добавил старец, — далеко не все выбирают при этом миры обучающие наукам и присваивающие профессорские статусы… Кстати, двенадцать аивлянских лет следует умножить на три…
Аллаиллити был уникален тем, что разум этого корабля существовал одновременно в трех параллельных планах: в первом плане — как единая личность-композиция, состоявшая из трех объединившихся в одно целое личностей — двух женщин и одного мужчины — любовный союз-треугольник; как три эти личности по отдельности — во втором; и как форма согласия между четырьмя этими личностями — в третьем плане.
