— Думаешь, ждут тебя там?
Насмешливый тон вопроса, видно, зацепил мальчишку, и он вконец обозлился.
— Ждут! — завопил он. — А в Раздолье у меня брат, понятно? Так что я и в городе могу устроиться, если пожелаю!
— Это вряд ли, — прозвучал спокойный ответ Кори. — Ты избалован, как я погляжу, а в Раздолье нужно работать. Каждый день, кроме Зелёного дня — да и тогда кое-кто трудится, ведь пища сама себя не приготовит, и за источником нужен присмотр. Это со стороны кажется, что в городе легко и хорошо, но если попадёшь туда, как бы не пришлось жалеть о прежнем доме. Брат тебе не рассказывал?
Мальчишка открыл уже рот, чтобы ответить, и Кори интересен был ответ, но тут как раз Гундольф вынырнул с плеском. Подплыл к причалу, сгрузил добычу, подтянулся и сел рядом, всё ещё пытаясь отдышаться. С него тут же натекла целая лужа и промочила Кори штаны. Другого места на всём причале не мог найти, что ли?
— А ты не хочешь поучиться плавать? — спросил чужак, обращаясь к Кори. — Мало ли, в жизни пригодится. Мы б тебе помогли.
— Не смогу я. Руки плохо слушаются, так что море не для меня.
Вот зачем он спросил? Сразу стало гадко на душе, и неуютно, и солнце больше не грело, а слепило.
Флоренц подплыл ближе, окатив брызгами.
— А я б такому не помогал, — заявил он. — Он же даже не признался честно, что они здесь вынюхивали. Может, и умеет плавать, а сбросили его, чтобы втёрся к нам в доверие!
— Многовато воды он наглотался как для доверия, — осадил его Гундольф. — Парень правда тонул, ещё б немного, и поздно стало. Давай я тебе, Флоренц, покажу вот лучше, как утопающих спасать...
Кори не хотелось ни слушать, ни сидеть на мокром причале. По счастью, лодка болталась неподалёку, и можно было перебраться в неё, сесть, уткнувшись лицом в колени, и постараться не думать ни о чём. Плавать! До этой минуты Кори и не было известно, что так хочется этому научиться!
Но нет, никогда не выйдет довериться этой воде, зеленоватой и плотной, тёплой у поверхности. Не нырять за раковинами и не подниматься к солнцу, и не лежать кверху лицом, раскинув руки, и не плыть за кем-то вдогонку, смеясь и отплёвываясь. Если лодка — тонкая жестяная преграда между морем и человеком — даст течь, Кори в жизни не выплыть, даже если берег лежит всего в сотне шагов. Ещё и это отнято...
Ну ничего. Однажды тот, кто повинен в этом, ответит. Уж Кори постарается донести всё, что думает, всё, что довелось пережить. О, тогда тот заплатит, за всё заплатит, и никакая цена не будет слишком высока.
Глава 7. Гундольф. Случайное открытие
Вот и ещё один день позади, на день стало ближе возвращение.
На столе горел жёлтый механический светляк — Гундольф прихватил его из дома, собираясь в Светлые земли. Можно было взять фонарь, он светил ярче, но нравился меньше.
Светляк медленно дополз до края стола, сорвался и тут же, расправив крылья, повис в воздухе с треском. Он слегка покачивался вверх-вниз, и от движений его и от взмахов крыльев по стенам каюты заметались тени.
Гундольф стелил постель и размышлял о своём.
Что ж, нужно признать, не так и плохи оказались эти дни.
Начать с того, что посчастливилось не угодить в переплёт и не помереть, а попасть в мирное поселение. Жизнь здесь напоминала о прошлом, о времени, проведённом у моря три года назад, после ранения. Доктора отправили, лечившие его руку.
Точно такая же безмятежность, выбор занятий невелик. Каждое сегодня похоже на вчера, и знаешь, что таким же окажется и завтрашний день. С утра рыбачишь да плещешься в волнах, чтобы рука окрепла, к вечеру бредёшь по пыльной остывающей дороге в местный трактир, улыбаешься добродушной хозяйке, а она уже знает, что наливать. А если шторм да скука, то и с утра можно в трактир.
Жизнь такая же ровная и простая, как прибрежный песок. Лишь иногда волнами накатывала глухая тоска, вставал перед глазами образ Греты. То же и здесь.
Трактира, правда, на этом берегу не было, да и не надо. Гундольф давно уже понял, что стакан — друг ненадёжный. Когда развеселит, а когда и умножит печаль, хоть топись.
Зато рядом почти всегда вертелся мальчишка, и уж он-то отвлекал куда лучше.
Если бы жизнь сложилась иначе, их с Гретой сын мог выглядеть точно так. Улыбчивый, встрёпанные светлые кудри с едва заметной рыжинкой...
Эх, вот опять делает, что запрещал себе — выдумывает то, чего никогда не будет. Грета другого любит, у них дочь возрастом как этот мальчишка. Нет, пожалуй, уже и старше. И любовь с годами не потускнела, он всегда замечал это по взглядам, по улыбкам.
Но Гундольф ещё в юности решил, что ему нужна Грета, а не кто-то другой. Его товарищ, Отто, говорил, что это давно уже не любовь, а чистое упрямство, но много ли он там понимал? Разве знал он, что у Гундольфа в сердце, и какое счастье просто видеть её! А уж если приснится...
В снах этих он возвращался в тёплый дом, где Грета, улыбаясь, вешала на крючок его пальто и подавала ужин. Ничего особенного, глупо даже, но эти мирные домашние сценки заставляли просыпаться с широкой улыбкой. Улыбка пропадала, когда Гундольф осознавал, что всё лишь сон.
Но как же вышло, что такой замечательный парнишка чувствовал себя здесь одиноким? Поселенцев десятка два, не меньше, и все считали Флоренца бесполезным. Отмахивались, а то и подшучивали. Беззлобно, правда, но в этом возрасте всё близко к сердцу принимаешь.
Лишь женщина одна, Эмма, и болела душой за мальчишку. Да только не из тех она была, кто выражает чувства открыто, а Флоренцу не хватало ещё годов и опыта, чтобы по делам судить. Он видел, что Эмма сурова, да и принимал на свой счёт. А что она рядом всегда, когда он киснет или другие тюкают, что делом занимает, как может, не умея утешить по-другому — этого мальчик не замечал.
И если зевал за обедом, забывая положить себе кусок, это рука Эммы тянулась к его тарелке. А когда притащил ведро с первой пойманной рыбой, эта женщина, видно было, гордилась. Хвалить она не умела и не стала, лишь кивнула молчаливо, зато всем и каждому в тот день рассказала об улове, уж позаботилась, чтоб никто не пропустил такую новость. А Флоренц, наверное, только и заметил, что не похвалила. И не разглядел гордости в её глазах.
Эх, юность. Гундольф когда-то и сам таким был.
Эмма подходила к нему, улучив момент, когда других не оказалось рядом.
— Ты парню, слышишь, голову не морочь, — сказала она. — Возишься с ним от скуки, после уйдёшь, дальше что? Сразу дай ему понять, что он чужой тебе и таким останется.
— А он тут всем чужой, как я погляжу, — ответил тогда Гундольф. — Был бы кому-то нужен, не цеплялся бы за такого, как я. Но знаешь, если отправитесь со мной в Лёгкие земли, ему я всегда буду рад.
Эмма сурово поджала губы.
Она всегда глядела с прищуром, и из-за этого казалось — изучает неодобрительно.
— Это сейчас так говоришь, а вернёшься домой, всё изменится. Своя семья станет важнее пришлого мальчишки.
— Да нет у меня семьи никакой, — вздохнул Гундольф. — Дорого бы дал, чтоб была. Потому, может, я и сам к мальчику привязался.
А как не привязаться, когда на тебя глядят такими глазами и ловят каждое слово! К Гундольфу прежде никто так не относился. Может, Марта немного, но у той и без него хватало друзей и наставников, а вот у Флоренца — у него, считай, никого не было. Только эта Эмма да брат, который лет восемь уж как считал мальчишку покойником. Ну так он, Гундольф, вовсе не против был возиться с парнем, его это нисколько не утруждало.
Вот только утопленник этот свалился некстати. Болтается теперь рядом, да и самому его из виду упускать не хочется, наслушавшись историй о раздольцах. Кто знает, в самом-то деле, как сгинул отряд, пришедший на эти земли до Гундольфа? Может, и Раздолье к тому руку приложило.
Этот темноволосый, наверное, всего-то на пару лет старше Флоренца, но выглядит так, будто всякого повидал. Пьёт сейчас своё лекарство, морщась и глядя в сторону. И что у него там с руками — ожоги, может?
