— На юг? — спросил Саша.
— Да, в Палермо. Были там на третий день. Я встал в 6 часов и в сумерках первый увидал мыс Монте-Пеллегрино, мыс Капо-Галло и маяк на нём, и мыс Монте-Зафферано. Все знакомые места. Жаль, что погода была серая и впечатление не то. Выехал лоцман и поставил нас в гавани фертоинг подле «Баяна».
— Фертоинг? — спросил Саша.
— На два якоря, — объяснил дядя Костя. — Тогда судно, разворачиваясь под действием ветра или течения остаётся между якорями. Было очень тесно, так что мы стояли прямо против маяка. На фрегате позавтракали и в 12 часов съехали на берег и поехали в Оливуццу. Там новые пристройки. Санни поместилась в них, а я в своих старых комнатках. Отправился тотчас в сад, по всем любимым местам.
— Ты был там раньше? — спросил Саша. — Что за Оливуцца?
— Да, — кивнул Константин Николаевич, — тринадцать лет назад, когда навещал Маменьку, твою бабушку, которая лечилась тогда в Палермо.
— Оливуцца — это пригород Палермо, — объяснил папа́, — там вилла княгини Бутеро, в девичестве Варвары Шаховской, где жила Мама́ с твоей тётей Олли.
— Там в саду растет все, что есть в Италии: олеандры, пальмы, бамбуки и густые кусты мимоз, а на клумбах — фиалки и розы, — добавила тётя Санни. — Оттуда через цветы и зеленые газоны видно маленькое возвышение со стоящим на нем небольшим храмом, а по правую руку синеет море.
— И любимая скамейка Мама́ по-прежнему стоит под кипарисом, — добавил дядя Костя. — Хотя сад значительно улучшился. В Палермо мы встретили и Рождество, и Новый год, и Крещение.
— А 2 февраля мне исполнилось 9 лет, — встрял Никола.
— Да, — кивнул дядя Костя. — Была обедня на «Громобое». Там же позавтракали и отправились на террасу маяка смотреть съемку с якоря «Палкана» и «Медведя». В начале февраля сицилийцы вдруг взбеленились, что у нас слишком много судов, так что «Медведя» и «Палкана» пришлось отослать в Мессину.
— А вечером был фейерверк, — добавил Никола.
Кораблей Саша насчитал по названиям восемь и не был уверен, что это все: «Медведь», «Палкан», «Ретвизан», «Рюрик», «Громобой», «Баян», «Синоп», который дядя Костя «навещал» в Мессине, и «Цесаревич», который ждал на Мальте. «Я список кораблей прочёл до середины». И подумал, что Герцен до сих пор не тиснул про дядю Костю статейку в раздел «Августейшие путешественники» только из уважения к его прогрессивным взглядам. А, если бы где-нибудь, скажем, в Париже нашлась консервативная вольная русская типография, дяде Косте бы мало не показалось. «Великий князь Константин Николаевич на восьми кораблях осматривал достопримечательности».
Бедных сицилийцев можно было понять. Приезжает русский великий князь любоваться красотами и тащит с собой целую вооруженную до зубов эскадру. Нет, он, конечно, вежлив, обходителен, хорошо говорит по-французски, но всё же дискомфортно как-то, да и гавань тесная.
— Тогда уже все говорили о войне, — заметил Константин Николаевич, — но думали, что она начнётся в марте. Скоро мы ушли в Мессину, надеялись застать карнавал. Маски были на улицах, но глупо и не живо. Снялись с якоря и пошли в Сиракузы.
В Сиракузах Константин Николаевич работал туристом вполне в стиле 21-го века. А в начале марта вместе с эскадрой вошёл в Неаполитанский залив.
— Была чудная погода и чудный вид. В 4 часа встали на якорь в военной гавани. Саш, а Неаполь в какой стране?
Глава 8
— В Италии, — машинально ляпнул Саша, — точнее… с учётом того, что Италии нет…
Попытался представить на карте.
— Папская область, — предположил он.
Никола прыснул со смеху.
— Нет? — спросил Саша. — Тогда, может быть, независим?
— Королевство обеих Сицилий, — шепнул Никола.
— Неаполитанским королевством тоже называют, — вступился дядя Костя.
— Ты молодец, Никола, что так много запомнил из вашего с отцом путешествия, — сказал Саша. — Но зато мне не придётся переучиваться.
— Саша, Италия будет объединена? — спросил царь.
— Да, — кивнул Саша. — Как и Германия.
— Когда?
— Не знаю, но думаю, что скоро. Имя Джузеппе Гарибальди уже гремит?
— Гарибальди, — повторил царь, словно пробуя слово на вкус. — Да, я слышал об этом авантюристе ещё лет десять назад. Воевал против австрийцев, потом против Папы, был выслан из Сардинского королевства, но смог сбежать в Североамериканские штаты.
— Я тоже слышал, — сказал дядя Костя. — Он вернулся и теперь служит генералом в армии Сардинского короля. Но это громко сказано: генерал. Набрал добровольцами какую-то шваль. В красных рубахах воюют. Саш, но это не значит: «гремит». Скорее, известно среди сардинцев.
— И известно Саше, — заметил папа́.
— Кажется, я видел это имя в «Таймс», — вспомнил Саша.
— Молодец, что читаешь, — похвалил папа́.
— Как только загремит, значит, Италия скоро станет единой, — сказал Саша.
— Поглядим, — усмехнулся царь.
— Я запишу, — сказал дядя Костя.
И продолжил:
— Пасху мы встретили в Мессине, потом под парами пошли в Афины.
— На Пасху я красил яйца, — вставил Никола. — А накануне мы ездили на пароход «Херсонес».
— Да, нашего Пароходного Общества, который поднят в Севастополе из воды, — подтвердил дядя Костя.
«Девятый», — посчитал про себя Саша.
— Четырнадцатого апреля с рассветом мы увидели берега Греции, — продолжил дядя Костя. — А около шести утра прошли мыс Анжело и вошли в Архипелаг. С берега прилетел голубь, его словили и показали жене, потом отпустили, и он снова вернулся на берег. А на следующий день уже встали на якорь в Пирее. В 5 часов приехали король и королева под штандартом, гремели салюты, звучали поздравления. Долго болтали в каюте, пока не спустились вместе на берег и нас не повезли во дворец.
— Утром королева показывала сад, — улыбнулась тётя Санни. — Ничего не может сравниться с его красотою, там розы высоко вьются по деревьям и составляют такую сплошную массу, словно вы находитесь в лесу из роз — как в рассказах тысячи и одной ночи.
— Королева Амалия — родственница Санни, — заметил дядя Костя.
— Мы скоро сблизились с Амалиею, — добавила тётя Санни, — как будто были знакомы с детства, так что расставались только, идя в постель. Там никогда не видали, чтоб Королева десять дней оставалась без верховой езды; а теперь она не хотела и слышать о ней, чтобы не потерять ни одной минуты от наших бесед. И мой кузен король Оттон был очень любезен.
— В пятницу мы отправились в Пирей и снялись с якоря, — сказал Константин Николаевич. — Король и королева проводили нас сначала до Пирея, а потом при оглушительном пушечном громе — на наш фрегат.
— Тогда было пять часов, — добавила тётя Санни. — Их пароход следовал за нами. После семи часов мы должны были расстаться. Добрая Амалия была очень растрогана прощаясь с нами. Во вторник мы были в Яффе.
— Мы с утра ждали увидеть берег, — добавил дядя Костя, — но он как заколдованный и показался только в 11 часов.
— Прибой был очень силен, — сказала тётя Санни, — и при таком волнении переход с корабля на катер не легок и даже опасен. Наш катер беспрестанно подымался и опускался, так что я едва улучила минуту спрыгнуть в него. Мы благополучно добрались до берега. Слава Богу, что этот день сошел нам с рук! Мы обедали в восемь часов вечера, но перед тем нас потчевали турецким кофеем, который здесь очень вкусен. Этот кофе был поднесен нам арабом в маленьких турецких чашечках, а моему мужу поднесли вместе с тем трубку с длинным чубуком, и мы расположились на низких диванах, которые по восточному обычаю были устроены вдоль стен.
— Утром мы встали в 4 утра, а в Рамлу отправились только в 7, — продолжил рассказ Константин Николаевич.
— Наш багаж был отправлен на верблюдах и лошаках, — объяснила тётя Санни, — и на это потребовалось некоторое время. Нас сопровождала Русская эскорта, состоявшая из 600 человек с нашей эскадры. Костя и его гребцы, принадлежавшие Гвардейскому экипажу, были моими телохранителями и шли возле меня в числе четырнадцати человек. Сверх того, при нас была турецкая эскорта; все это составляло огромный караван, какого никогда не видано было на этом пути; в нем толпилось 365 лошадей.
