— Я поражена, что вы читаете столько книг сразу, Марджори, — услышал я суховатый голос Кейт.
Ее лицо всё ещё было закрыто от меня, но я представил себе, как она слегка улыбается, глядя на свою компаньонку.
— На самом деле, — отозвалась компаньонка, — становится уже очень поздно.
— Да, я должен идти, — подхватил мистер Слейтер, весело взглянув на Кейт. И со смехом добавил: — Боюсь, мисс Симпкинс считает меня почитателем с весьма неважной репутацией.
— Мой дорогой сэр, вовсе нет, — возразила мисс Симпкинс, появляясь в поле зрения. На щеках ее горел румянец, она казалась очень возбужденной. — Вы, несомненно, относитесь к числу самых уважаемых. Такая досада, что моя Кейт, похоже, имеет склонность как раз к сомнительным репутациям.
— В самом деле? — переспросил мистер Слейтер. — Как интригующе!
— Марджори, прошу вас, — сказала Кейт раздосадованно.
— Она предпочитает юнг, — хихикнула мисс Симпкинс.
Мистер Слейтер хохотнул:
— Ах, это, должно быть, знаменитый Мэтт Круз, тот молодой парнишка с «Авроры». — Он произнес это без насмешки, но мне не понравился оттенок удивления в его голосе. — Так вы увлечены им, да, мисс де Ври?
Кейт ничего не ответила. Я всё ещё не мог видеть ее лица. Я считал громовые удары своего сердца, выжидая, потом повернулся и быстро пошел прочь.
На середине лестницы я разминулся с Дейрдре, в шоке уставившейся на меня.
— Мсье! Это неправильно!
— Да, это совсем неправильно, — горько согласился я.
Я торопливо миновал входную дверь и вышел на мощенную булыжником, мокрую улицу. Теперь уже дождь припустил вовсю, и я побежал по набережной Боделер к полуночной громаде Нотр-Дам. Я не имел в виду какую-то конкретную цель, я просто продолжал бежать, и неясные очертания перекрестков и мостов расплывались у меня перед глазами. На левом берегу, промокнув почти насквозь, я спустился по ступеням к реке и отыскал сухое местечко под мостом. Было холодно. Ветер играл на фаготе в балках и тросах моста. Я долго смотрел на темную воду, текущую, будто ртуть в адских пещёрах.
Потом мои мысли понеслись галопом. Что у нее с этим мужчиной? Как давно она его знает? Они кажутся хорошими знакомыми. Она смеется в его присутствии. Может, она даже гладила его по лицу или позволяла целовать себя прежде. При одной мысли об этом в сердце моем проснулся целый вулкан гнева. Слейтер высокий и красивый, и богатый, судя по всему.
Раньше я был юнгой. Теперь я курсант. Я никогда не буду богатым. Если я даже смогу окончить Академию, лучшее, на что я могу рассчитывать в будущем, — офицерское жалованье. За год это составит как раз стоимость ковров в апартаментах Кейт. Она стыдится меня. Я для нее — ничто. Она даже не могла найти слов в мою пользу, когда Слейтер и мисс Симпкинс смеялись надо мной.
До встречи с Кейт я никогда особо не думал о деньгах. Зато думал теперь. Я всё время думал о деньгах. Они были везде. Я видел банкноты и монеты на обтянутых перчатками пальцах джентльменов и леди, сверкающие ярче золотых слитков. Видел деньги моих товарищей по Академии в их одежде, и обуви, и письменных принадлежностях. Я видел монеты, сияющие, словно драгоценные камни, в темных волосах Кейт.
Я был дураком, не задумываясь о деньгах. Когда руки у моей матери совсем разболятся и она не сможет работать, а сестры подрастут, деньги будут нужны им ещё больше, чем теперь. Я не желаю, чтобы мои маленькие сестрички нуждались в чем-либо, не желаю, чтобы они выходили замуж за тех, кого не любят, лишь бы свести концы с концами. Я хочу позаботиться о них. Без денег от меня никакой пользы. Если нет денег, надо мной можно смеяться, и вышвыривать из ресторанов, и отпихивать с пути таких, как мистер Слейтер.
Ночь проходила, нескончаемая и короткая. Я дрожал и кутался в драный китель и жалел себя. Но ещё до того, как встающее солнце окрасило алым самую высокую горгулью собора Нотр-Дам, я принял решение.
5
НА ГЕЛИОДРОМЕ
Утром я пошел в Квебек-банк и снял со своего счета все деньги. Сначала я думал, что мне не разрешат это сделать: после ночевки под мостом я был ужасно грязный. Но, сравнив мою подпись с образцом и шепотом обменявшись несколькими словами с управляющим, кассир отсчитал мне пачку хрустящих банкнот. Когда я взял их в руки, мне показалось, что их ужасно мало. Я гадал, согласится ли какой-нибудь приличный капитан, чтобы его судно зафрахтовал шестнадцатилетний мальчишка, пусть даже сулящий забить сокровищами весь грузовой отсек. Я положил деньги в конверт, заклеил его и поспешил на улицу Авро к трамвайной остановке.
Я знал, что поступаю безрассудно, и жалел, что рядом нет никого, чтобы дать разумный совет. Я подумал про капитана Уолкена и База. Но капитан Уолкен вел «Аврору» где-то на Востоке, а Баз проводил отпуск с молодой женой на одном из островов вблизи Великого Барьерного рифа. Оба они всегда давали мне хорошие советы. Я не знал, к кому ещё обратиться. Мои профессора из Академии были людьми знающими, но какими-то отстраненными, и я не чувствовал особой привязанности ни к одному из них. К декану Пруссу я обратиться не осмеливался, потому что знал, что, явись я к нему с подобным безумным планом, он просто пригрозит мне отчислением.
Я запрыгнул в трамвай, идущий к Булонскому лесу. Мне повезло, и я отыскал свободное место. Как бы мне хотелось обсудить всё это с Кейт! Но я не хотел даже думать об этом. Стоило мне вспомнить, как Слейтер склонялся над ней, меня захлестывала жгучая волна унижения, и гнева, и ревности, и я должен был стискивать зубы, чтобы не завыть, будто лунатик.
Кейт хочет «Гиперион».
Но она его не получит. Все её деньги не помогут ей купить его.
Он будет моим. Я вернусь в Париж богатым человеком, и к тому же обладателем вожделенной зоологической коллекции. И тогда посмотрим, так ли легко будет пренебрегать мною.
Воздушные трассы над Парижем всегда оживленные, но по мере того, как мы приближались к аэропорту, они становились и вовсе переполненными. Некоторые роскошные лайнеры, вроде «Авроры» и «Титании», швартовались к Эйфелевой башне, но большинство других, и все торговые суда тоже, причаливали в парижском аэропорту, среди многочисленных парков Булонского леса. Я отлично знал этот район, поскольку все курсанты Академии регулярно ездили сюда на занятия и тренировочные полеты.
Вдоль границы аэропорта выстроились огромные бункеры для хранения топлива, помеченные яркой эмблемой Консорциума Аруба. Поднимал корабли в небо гидрий, но их прожорливые двигатели насыщало топливо Аруба. А кроме того, именно оно же обогревало и освещало Париж, да и практически любой город мира.
На конечной остановке я соскочил с трамвая. Над головой воздушные корабли описывали грациозные круги, ожидая разрешения диспетчера на посадку. Их вид в небе неизменно волновал меня. Даже проведя шесть месяцев в Париже, я всё ещё чувствовал себя на земле немножко чужим, как будто не только тело мое двигалось здесь медленнее, но и мысли тоже. Казалось, на всё мне требуется больше времени. Иногда я ловил себя на том, что смотрю на облака, несущиеся по небу, и жалею, что моя жизнь не мчится с такой же скоростью. Теперь мне было приятно думать, что скоро я смогу оказаться на одном из этих кораблей, готовых стартовать в небо.
Я шел по улице Цеппелин, разыскивая адрес, который дала мне Надира. Теперь я понимал тот огонь отчаянности и безрассудства, который заметил ночью в её глазах. Я хотел «Гиперион». Я видел заполучить мысленным взором его заледеневший корпус, и он представлялся мне пещерой Аладдина, которая разом решит все проблемы. Я не знал, не является ли её пресловутый ключ просто мистификацией, но если Надире хватит смелости, чтобы попытаться достать корабль с высоты в двадцать тысяч футов, то она в любом случае может оказаться полезным спутником.
Вдоль улицы тянулись складские помещения и дома с меблированными комнатами для воздушных моряков, которые то наводняли аэропорт, то исчезали, подобно приливам и отливам. После великолепия бульваров в центре Парижа улица Цеппелин имела весьма обветшалый вид. Даже в этот ранний утренний час по ней слонялись горластые матросы, от которых разило перегаром, в дверях стояли бесстыжие проститутки. Одна заглянула мне в глаза и подмигнула, и я испугался, вдруг она выйдет и заговорит со мной, так что уставился прямо перед собой и быстро пошел дальше. Всё это было не ново для меня; я уже успел навидаться воздушных гаваней в своей жизни.
