— Потому что глупость говорит карл глупый, — важно пробасил Кузьмич, прервав неуместные хорюки мастера Крепа. — Домовой дед я, для Вольного Странника.
— А это кто? Ну, если вам не сложно рассказать, конечно: "дед" — это кто? И что за Вольный Странник?
— А ты сиддухарре не знаешь? — удивлённо подал голос мастер Креп.
— Нам почти не давали, преподавательница… занята была, — не стал я жаловаться на появившуюся десяток раз за всё время учёбы даму.
— Дармоеды! Вольный Странник — это и есть Вагус Сумбонт по-сидски, — сообщил Креп.
— А домовой хозяин — душа дома…
— Нежить поганая!
— Креп, ты меня обидеть хочешь? — неожиданно спокойно и серьёзно поинтересовался Кузьмич.
— Да как-то не очень. А ты меня?
— Да тоже не желаю. Дому без справного мастеровитого истопника худо. Ладно, Фиктор, капни кровью на палубу, — обратился Кузьмич ко мне, а мастер Креп на мой взгляд кивнул.
Я слегка поцарапал руку, на которой синячище — так и так целебной мазью мазать, ну и капнул. И капля крови просто исчезла, коснувшись палубы. И Кузьмич… исчез. Опять как-то незаметно, но ни уйти, ни что-то ещё — ТОЧНО не мог. Вот был — и не стало.
— Мистика, — констатировал я. — Мастер Креп, а….
— Да расскажу, только пойдём с машинами разбираться, — отмахнулся мастер.
10. Гоблинская диверсия
Именно “разбираться” нам не пришлось: машинерия Котельной была проверена и перепроверена, частично — даже мной. Но перед завтрашним отлётом, как выразился мастер Креп, проверить “на всякий случай” было не лишним. А даже полезным, как в процессе проверки выяснилось. Правда, непорядок обнаружил сам мастер, устроив гоблинам натуральную головомойку. В переносном смысле слова — за учинённое ими вредительство не хватало ещё и головы мыть!
Не особо страшно, но… В общем, они принесли “огненным богам” этакую жертву, в виде тушки индейки в один из трансформаторов “красного сектора”. И если бы мы её сразу не заметили — тушку размазало бы вращающимися механизмами, а потом она бы прогнила… А остановить трансформатор в полёте невозможно. В общем, вышла бы очень неприятная, в смысле атмосферы, ситуация. Как бы нам с мастером не пришлось весь полёт работать в газовых масках, потому что ароматная протухшая индейка, с невозможностью её убрать — только такое решение и приемлет.
Впрочем, подозреваю, мастер Креп мог бы что-то мистическое с этим “жертвоприношением” сотворить, не глуша машину. И, возможно, гоблины на это и рассчитывали, кстати говоря, понял я, наблюдая за с верещанием убегающих (и не всегда удачно) от огненных огоньков ушастыми.
— Вот ведь паразиты какие! — возмущался мастер Креп, с пристрастием наблюдавший за экзекуцией. — Вот никогда такого не было! По-другому хренью страдали, но вот так — ни разу! Ну ладно, хватит с вас, — отозвал он огоньки. — И чтоб мне в машины хрень не пихали, паразиты!
— Да, великий-грозный-бессердечный шамана огненного бога! — стенали гоблины, потирая обожжённые части.
А после мастер, как и обещал, рассказал про Кузьмича. И я… ну не сказать, чтобы “не поверил”. Но очень удивился, потому что натурфилософия такого не описывала, скорее даже отрицала. При этом, отрицающая мистику как факт глупая искусственная память — приняла положение вещей как должное. Ну, искусственная, потому и глупая.
Так вот, Кузьмич, со слов мастера, был… восставшим мертвецом. Не некроконструктом магеров, анимированный различными мистическими способами, в зависимости от искусности магера, нет. А именно полноценно умершим разумным, причём именно человеком, из северо-восточных номов. Возродившимся не в виде мистического духа, одержащего животных или людей, а как мистическое проявление, могущее быть проявленным в материи телом. А могущее и не быть. При этом, этот живой мертвец имел некоторые ограничения, заложенные самой природой, со слов цверга. Был привязан к “дому”, в роли которого выступал Вагус Сумбонт.
— Его капитан на каком-то островке подобрал, на центральном архипелаге. Ещё до того, как я Котельным Мастером стал, — рассказывал Креп. — Там какие-то придурки малое поселение организовали, из пары-тройки домишек, ну и умерли естественной смертью.
— Болезни? — уточнил я.
— Бандиты и пираты, — хмыкнул Креп. — На островах местные, которые могут малый Ном покинуть — в большинстве своём такие. На своём Номе не безобразят, хотя раз на раз не приходится. Но как Ном покинут — грабежи, насилие, убийства… Дрянное место, нормальная жизнь только на больших Номах, с защитой и кучей разумных. Но — живут как-то. И грызутся друг с другом вечно, — махнул он рукой. — В общем, Кузьмич к дому привязан, в этом доме должны быть живые, иначе потихоньку развеивается. Ну и наш сердобольный сид, — скорчил он ехидную гримасу. — Нежить пожалел. И скажу тебе, Фиктор, — уже серьёзно продолжил он, — для Судна — не зря. Кузьмич и за самим Судном приглядывает, да и не просто так он квартермастер, на Сумбонте он — сила! — потряс цверг здоровенным кулачищем. — Но вот безобразничать он должен, природа такая, наверное, — пожал плечами цверг. — Нет бы сказал, напомнил про “кровью капнуть” — у меня совсем из головы вылетело. Так нет, надо было тебя мордой об палубу приложить… Нежить.
— Не надо меня мордой об палубу. И лицом — тоже не надо, — высказал я полное согласие со словами Крепа.
А вообще выходил Кузьмич разумный как разумный, но со своими “особенностями”. Впрочем — у кого их нет. И, выходит, с “брауни” мастер Креп, согласно его же собственным словам, маху дал. Или оскорбить Кузьмича хотел, за нападение на меня — он не пояснял.
И, помимо Кузьмича, как самого, прямо скажем, странного джентльмена или дамы на судне, примерно описал, что за экипаж на Вагус Сумбонте. И, оказалось, что основная часть — люди, около полусотни человек. Десяток цвергов, два сида, ну и полторы дюжины “каждой твари по паре”, как выразился мастер. Ну, судя по всему, выходили те же гоблины, да и огра я видел в суете работы. Одного или нет — непонятно, но один точно был. Правда, выходила странная ситуация, в которой люди, которых от силы четверть от разумных на Британике, составляют в экипаже ощутимое большинство.
— А подумай, человек Фиктор, — с не слишком доброй улыбкой, точнее, усмешкой произнёс цверг на моё рассуждение.
— Наверное — любовь к риску, мастер, — подумав и почувствовав себя как на экзамене ответил я.
— И это — тоже. Только Фиктор… а, ты же приютский. Ну слушай, большая часть детей в приютах — человеки. Сайхадукеры — девять человек из десяти разумных.
— Любовь к риску? — повторил я, недоумённо пожав плечами.
— И политика родов Темнейшего Подземелья, — криво ухмыльнулся мастер Креп. — Я из рода-то ушёл не в последнюю очередь из-за этого… Ладно, глупости несу, — вдруг махнул рукой он. — Иди спи, парень, на рассвете подниму, отлетаем.
Правда, уснуть мне сразу не удалось. Просто мысли о том, что самый плодовитый вид нашего Нома за пару сотен лет с окончания войны так и остался незначительным числом — мне ещё и в приюте приходили. И даже по шее линейкой я за эти вопросы, озвученные, получал. Ну, потому что биология видов — проходилась, и у человеков — десяток детей. Против пяти цвергов и трёх-четырёх сидов. В смысле, нормальная возможность воспроизводиться выше, репродуктивная способность. И вот, мастер Креп пусть не прямо говорит, но ОЧЕНЬ толсто намекает, что это целенаправленная политика не губернатора или мэров, а древних родов цвергов.
И… вообще, конечно, как человеку, мне могло бы быть обидно. Потому что получается, что на человеков возлагают опасную и тяжёлую работу. Из состава приюта это прямо следует, сироты на пустом месте не берутся. Но, при всём при этом, цверги спасли нас от уничтожения сидами… Или…
