Туда письма шли примерно месяц в одну сторону. По оптимистическим оценкам. Ладно, всё равно лето — время совершенно мёртвое.
26 июня Никса уезжал обратно в Гапсаль. От пристани в Стрельне отходил пароход. Вместе с Никсой туда же уплывала и Маша с Тютчевой.
Саша с Володей и родителями проводили Никсу до Кронштадта.
Дул сильный ветер, поднимая тучи пыли с немощёной площади и наполовину вымощенной улицы. Город состоял из заборов, собора, казарм и толпы матросов.
По воде сновали по всем направлениям лодки, баркасы и шлюпки, а дальше всё заслонял лес из мачт.
Пахло смолой и морем. Было слышно, как сыплется уголь, что-то падает в воду, визжат блоки, заливаются свистки боцманов, и матросы тянут снасти и поют «Дубинушку».
«Гремящий» стоял у причала. Саше было интересно, что за зверь такой «пароходо-фрегат». Корабль достигал в длину метров шестидесяти и имел и паруса, и паровую машину. В середине палубы имелась труба, сбоку — гребное колесо.
Судно строилось как парадное для царской семьи, так что было отделано щитами из красного дерева с декором из бронзы и латуни.
Зато пушек было мало, Саша насчитал всего четыре, ибо служба «Гремящего» имела характер в основном дипломатический и туристический и заключалась в доставке царской семьи к европейским родственникам и на богомолье.
Саша обнял брата на прощанье, Маша ужасно разрыдалась, расставаясь с мама́. Императрица держалась, но тоже заплакала, спускаясь на пристань. А Саша в очередной раз почувствовал себя холодным сухарем.
«Гремящий» снялся с якоря, ветер наполнил паруса, и мама́ на расстоянии крестила Машу и Никсу.
На следующий день был семейный обед в той же столовой, где почти год назад Саша впервые увидел дядю Костю, тётю Санни и Николу. Всё было по-прежнему: светло-голубые стены, итальянские пейзажи, большой стол, рояль. И высокие двери на террасу.
Состав присутствующих был примерно таким же, только без Никсы.
Дядя Костя несмело пытался перевести разговор в деловое русло, а папа́ тяжело смотрел на него: хоть в кругу семьи дайте покоя!
И Саша пришёл к выводу, что деловое русло загрязнено и несудоходно, то бишь дела швах.
Когда дядя Костя вышел покурить, Саша увязался на террасу за ним, героически приготовившись терпеть табачное зловоние. При этом царь остался за столом с дамами, видимо стараясь избежать делового разговора.
Так что они с Константином Николаевичем оперлись о балюстраду, дядя Костя закурил папиросу, а Саша в лоб спросил:
— Что случилось?
— Банковый кризис, — также без обиняков сказал дядя Костя.
— Это не сегодня, — заметил Саша. — Я уже слышал от московских купцов. И от тебя о катастрофическом состоянии российской казны.
— Сегодня я получил от министра финансов Высочайшее повеление о рассмотрении работы Особой комиссии в Комитете финансов. Наше положение ужасно.
— Деньги снимают со счетов?
— Да, сотни миллионов.
— Крымская война? — предположил Саша.
— Я сегодня долго толковал об этом с Рейтерном.
Саша слышал это имя, но не вполне понимал, кто это.
— Статс-секретарь, — объяснил Константин Николаевич, — долгое время заведовал финансами у нас в морском министерстве, но уже год управляет Комитетом железных дорог. Восточная война — конечно, но ещё в 49-м огромная сумма была потрачена на подавление Венгерского мятежа.
Саша усмехнулся.
— То, что нам даже поддержки Австрии в Крымской войне не принесло?
— Император Франц-Иосиф, которого папа́ называл своим пятым сыном, оказался предателем, — припечатал дядя Костя.
— И стоило помогать?
— Мы не можем поддерживать национальные движения, пока владеем Польшей, — объяснил Константин Николаевич.
— Можно соблюдать нейтралитет, как сейчас в случае с Италией, — заметил Саша. — Ни к чему же хорошему не привело подавление венгров!
— Рейтерн говорит, что Россия потратила на усмирение бунта часть средств от целевого облигационного займа для строительства железной дороги Санкт-Петербург — Москва, — сказал Константин Николаевич.
— Ах, вот почему у нас всего одна железная дорога! — усмехнулся Саша. — Зато Венгрия в составе Австрийской империи. Какой альтруизм!
— Мы бы выкарабкались, но потом была Турецкая война.
— Крымская? — уточнил Саша.
— Восточная, — сказал дядя Костя. — И что ты её всё время Крымской называешь!
— Угу! Православные Молдавию и Валахию надо было освобождать! — сказал Саша. — И правильно поделить с нечестивой Францией церковь Рождества Христова в Вифлееме. Не просто альтруизм, а достойный восхищения альтруизм!
— Память у тебя хорошая, — признал дядя Костя, — но это не смешно!
— Да уж, не до смеха! Я слышал, что дедушкин министр финансов Канкрин привел бюджет в порядок и ввел обмен бумажных рублей на серебро. Всё пустили под откос с началом войны?
Константин Николаевич зло бросил на дорожку возле террасы недокуренную сигарету и закурил новую.
— Да, Сашка! Ты совершенно прав! С началом войны обмен денег на серебро практически прекратился, а бюджетный дефицит к концу вырос более, чем вдвое.
— И деньги наверняка хранили за границей, — предположил Саша. — Во вражеских банках. Во Франции? В Англии? Я угадал?
— В Банке Англии, — кивнул дядя Костя. — Но мы их спасли. Через три дня после начала боевых действий, до вступления Англии в войну, наш посланник в Лондоне Бруннов подал заявление о выводе всех средств.
— И вернули? — спросил Саша.
— Да, — кивнул дядя Костя, — в полном составе.
— Салют Бруннову! Или дедушка сам догадался?
— Догадался, естественно. Надо быть полным кретином, чтобы не догадаться!
— Но почему с заключением мира ситуация не улучшилась? — спросил Саша. — Даже стало хуже ведь, да?
Дядя Костя кивнул и затянулся.
— Рейтерн объясняет это так. Ещё до войны Россия стала крупным поставщиком хлеба в Европу. При этом по Балтийскому морю везли рожь, а по Черному — пшеницу. С началом войны экспорт пшеницы практически прекратился. И Европа переориентировалась на поставки из Североамериканских штатов. В результате в Америке случился экономический бум и небывалый рос инвестиций в строительство железных дорог. И возник финансовый пузырь на рынке железнодорожных ценных бумаг.
— Теперь понятно, кто погрел руки на Крымской войне.
— До поры до времени, — возразил дядя Костя. — После заключения мира наша пшеница вновь хлынула в Европу, и цены упали.
А Саша подумал, что пшеница — это нефть 19-го века.
— Экспорт американской пшеницы снизился, — продолжил Константин Николаевич, — и у них обанкротилась старейшая зерновая компания Wolfe and Company, и вслед за ней прекратил платежи один из банков штата Огайо. В довершение всего во время урагана затонул корабль «Центральная Америка» с грузом в 20 тысяч фунтов золота.
Саша прикинул в уме, что это где-то 13–14 тонн.
— В результате американцы начали забирать вклады из банков, — сказал дядя Костя. — И банки посыпались один за другим. Казалось бы, причем тут Россия?
— Ну, как причем? — усмехнулся Саша. — Всё же взаимосвязано. Народная примета. Финансовый кризис в США — жди кризиса в России.
— Примерно. Но сначала он перекинулся на Европу. Вкладчики снимали деньги и переводили их в золото. Банки Англии и Франции стали повышать ставки, чтобы сохранить золотой запас. Приостановил платежи Западный Банк Шотландии. В Глазго начались паника и в город ввели войска.
В апреле позапрошлого года мы попытались восстановить обмен рублей на золото, но продержались недолго, ибо и у нас началось тоже самое. Скоро обмен денег на золото был прекращен, выдавалась только серебро. Золото продавали заграницу, чтобы стабилизировать курс безналичного рубля.
— Та-ак, — протянул Саша.
— К началу этого года в обороте практически исчезли не только золотые, но и серебряные монеты. И тогда, чтобы уменьшить долги помещиков за заложенные имения банковские проценты были снижены.
— Ну, да! — усмехнулся Саша. — У России свой путь. Когда все повышают, мы снижаем, ибо безбожная Европа нам не указ. И вот тогда стали забирать вклады, да?
