Так что офицеры, натаскивающие солдат и командиров будущего войска князя Махсоджана, пропадали в лагерях сутками.
Всё это поведала мне хозяйка дома, прерывавшая рассказ только на мои вежливые вопросы.
Когда же я поел, пришла моя очередь отправляться в ванную. Я провёл в ней не меньше часа - и меня ничуть не смутил тот факт, что до меня в той же воде мылся Вадхильд. Места тут засушливые и стоило сказать спасибо за то, что нам выделили столько воды на двоих.
После купания я был особенно рад чистой нательной рубашке и белью. Мне даже выделили военного покроя штаны. От гимнастёрки без знаков различий я отказался.
- Если господин соберётся в город, - с сильным акцентом произнесла женщина из местных, исполнявшая обязанности старшей экономки, - пусть обязательно наденет платок. Без платка никак нельзя, господин.
Манера говорить в сочетании с акцентом затрудняло понимание. Наверное, именно поэтому экономка говорила самыми простыми фразами.
Искупавшись и одевшись, я попал в компанию Велигура Божирадова. Пожилой отец семейства, обладатель внушающих уважение седин всю свою жизнь провёл, как он выразился, на статской службе. Имел немалый чин. Однако в одночасье лишился всего - и вынужден был, по его собственному весьма меткому выражению, жить за печкой у князя Махсоджана. Сквозило в словах пожилого человека в хорошем, но сильно поношенном костюме, какое-то презрение к себе.
- Расскажите мне, молодой человек, - попросил он, - что там слышно у нас на Родине? Ходили слухи о какой-то амнистии.
- Я был на Севере, - пожал плечами я. - Там об амнистии никто ничего не говорил. Мне ведь больше приходилось летать над тайгой. Да и слишком далеко Усть-Илим от столицы.
- Усть-Илим, - повторил Велигур. - Не стоит произносить этого названия при Адмирале. Если, конечно, вам снова выпадет честь общаться с ним.
- Отчего же?
- Именно оттуда началось наступление войск Конвента на добровольцев Адмирала и его друга - генерала Владияра Колобинца. Колобинец рвался Усть-Илиму с запада, Адмирал - с юга. Усть-Илим ведь самый большой город на Севере. Кто контролирует его, тот держит за горло весь Север. Так любили говорить тогда. В итоге господа революционеры, - он произнёс слово революционеры на нейстрийский манер, превратив букву "е" в "э", - взяли нас за горло. Их конница разогнала цепи Колобинца. А самого Адмирала они заставили умыться кровью на речке Красной. Говорящее название. Там схоронили нашего старшего сына.
- Старшего? - не понял я. - Но ведь госпожа Олисава сказала, что ваш старший сын сейчас тренирует армию князя, как и прочие офицеры.
- Теперь Далигор старший сын, - мрачно ответил мне Велигур. - А первенец наш - Олег, остался лежать на берегу реки Красной.
Мне стало неприятно из-за того, что я невольно сунул пальцы в незаживающую рану в душе пожилого человека.
Вот, значит, каковы из себя Баджейские враги народа. Я о них столько слышал за время пребывания в Усть-Илиме. По словам пропагандистов выходило, что они едва ли не чудовища - детей едят и кровью девиц невинных запивают. Однако вот он сидит - немолодой человек, живущий прошлым, скорбящий о сыне, читающий газеты. И не было в нём никакой ненависти к новой власти и трудовому народу. Как не было её и в супруге его. А ведь те же пропагандисты и из газеты, добиравшиеся до Усть-Илима с известным опозданием, так и твердили об этой самой ненависти. Баджейцы будто бы просто исходили ею, стоили козни и всё в этом духе.
Хотя когда стоило верить пропаганде. Помню, как мы читали газеты во время войны. Причём не только наши, но и нейстрийские. И в тех, и в других постоянно твердили о победах. Только нейстрийцы всё писали о победах грядущих. Потому что нынешних не было. Но и наши были не лучше.
Мы проговорили до самого возвращения Вадхильда. Имперский шпион выглядел выжатым лимоном. Хозяйка быстро настропалила прислугу - и вот на столе уже стоят миски и с едой и пара кувшинов.
Так сидели мы до вечера. Пили местный алкоголь. У него был не особенно приятный кисломолочный вкус, но чувствовались и какие-то местные фрукты.
- У нас неплохой арак, - сообщил слегка захмелевший Велигур. - Мне его один торговец знакомый продаёт. Не слишком ломит цену.
Но вот солнце зашло, и мы с Вадхильдом распрощались с хозяином дома. Он уже то и дело клевал носом, засыпая от принятого арака. Прислуга проводила нас до комнаты. Замка на двери не было. Зато имелся внушительный засов.
Обстановка в комнате оказалась самой простой. Мало отличалось от летунского общежития в Усть-Илиме. Две кровати да пара стульев. И сев на одну из коек, я понял, что вряд ли смогу ещё и с Вадхильдом поговорить. Конечно, мне хотелось узнать о комплексе и таинственном грузе, привезённом из тайги. Вот только глаза просто закрывались сами собой. Собственно, и Вадхильд выглядел не лучше.
Одновременно придя к одному решению, мы разделись и легли спать. Все разговоры были отложены на завтра.
Глава 2.
Назавтра нас подняли с утра пораньше. Авто от Адмирала должно было приехать за нами в одиннадцать. А до того наши хозяева настаивали, чтобы мы, как всякие приличные люди, привели себя в порядок и поели.
- Сколько потом вам придётся без еды-то, - всё повторяла сердобольная хозяйка. - А уж без нормальной. - Она только качала головой.
Не знаю, как Вадхильд, а я к такому обращению не привык. И потому страшно стеснялся. Меня ведь принимали за какого-то, по крайней мере, мелкого дворянина - кто ещё мог приехать и попасть на аудиенцию к самому Адмиралу. Уж точно не сын аэродромного рабочего и швеи.
Нам всё же отдали форменные гимнастёрки без знаков различия. Мы забрали свои летунские куртки и кобуры с оружием, и уселись на открытой веранде ждать авто от Адмирала. Веранда эта заменяла в Баджее балкон. На ней стояли плетёные столы и стулья. Под навесом было хоть и жарко, но он всё же закрывал от палящих лучей.
Автомобиль с открытым верхом, тут, наверное, на других не ездили, прибыл с воистину флотской точностью. Можно было часы сверять. Я как раз глянул на свои наручные - на них было без двух минут, когда в общем шуме можно было различить стук автомобильного двигателя. Он показался из-за угла соседнего дома в обязательных тут клубах пыли. Сидевшие в нём люди, все как один, были одеты в длинные кожаные плащи с кепками, а лица их закрывали летунские очки. Видимо, от пыли невеликое лобовое стекло совсем не спасало.
Не сговариваясь, мы с Вадхильдом накинули курки и достали из карманов свои очки. Тогда же я наткнулся на маску, купленную ещё в Усть-Илиме. Она зацепилась за очки и теперь болталась на них бесформенным куском кожи. Будто снятое с человека лицо. Подивившись своей мрачной фантазии, я сунул маску обратно в карман.
Нас усадили на заднее сидение автомобиля. Впереди, кроме водителя сидел суровый человек с погонами поверх кожаного плаща и обтянутой чехлом фуражке. Рядом с ним стоял драгунский карабин. Он то и дело правой рукой нервно поглаживал его ствол. Мне это совершенно не понравилось. Я как бы невзначай положил руку на кобуру. То же сделал и Вадхильд.
Однако всё обошлось. Нас высадили у большого дома, огороженного кирпичной стеной, с постом на входе. Тут даже пулемёт стоял. Около него скучали пятеро солдатиков с винтовками. На ящике с лентами сидел, покуривая, унтер с лихими кавалерийскими усами. Завидев авто, он подскочил, затоптал недокуренную самокрутку и вытянулся во фрунт. Его солдаты тоже встали ровно, подтянув к себе винтовки.
- Документ пожалуйте, - обратился вежливо, но напористо к выскочившему из авто суровому человеку с карабином.
Тот махнул нам, чтобы вылезали, а сам полез за пазуху и извлёк оттуда сложенную вдвое бумагу. Протянул унтеру. Унтер развернул её, принялся внимательно читать, шевеля губами. Видимо, он был не особенно силён в грамоте. Наконец, он вернул бумагу суровому и махнул своим людям, чтобы открывали кованые ворота.
