Добравшись до конька крыши, я помахал взирающим на меня снизу людям, после чего перебрался на противоположную сторону. Там я отцепил глубоко засевшую лапами в деревянный водосток «кошку», и, смотав линь, направился к слуховому окну.
Когда я, наконец, спустился с крыши во двор, стрельцы уже вовсю гомонили, обсуждая увиденное. А стоило оказаться рядом с ними, как и меня втянули в разговор.
— Неужто самский самострел? — первый вопрос последовал от Чёрного. — В жизни бы не подумал, что они такое ладить умеют!
— Мой, личный, — отрицательно покачав головой, отозвался я. — Ни у самов, ни у кого иного в сих местах такого не найдёте.
— Кроме твоих недорослей, — ухмыльнулся Стоян, а я чуть лоб себе ладонью не расшиб. Ну, нельзя же при куче посторонних о таких вещах болтать. Нельзя!
— У них не то, — скривившись вроде как вынужденно, признал я. — Слабое подобие. Всех деталей в здешней кузнице для такого оружия не сладить. Пробовал.
— Не о том речь ведёте, — покачал головой Мирян, хмуро разглядывая арбалет в моих руках. — Надо думать, купец показал нам сию забаву не просто так. Считаешь, самы могут также стрелы с верёвками за стены острога метать?
— Не считаю, знаю, пусть не из самострелов, а из луков, но именно так они и поступят, и силы их луков для того вполне достанет, — я повернулся к Стояну Смеяновичу. — Вчера, после дувана, я слышал, острожная старшина передала кузнецу всякое неудобное железо для переделки в надобное острогу и стрельцам. И видал я среди куч того железа подобные вещицы. Не упомнишь, господин полусотник?
— Верно… верно, — Стоян окинул меня взглядом и залип, рассматривая, как я кручу в руках раскрытую «кошку». Глаза полусотника сверкнули, и он хлопнул себя ладонью по бедру. — От оно как! Брате, а ведь верно говорит купец, видал я такое в добыче с самов. Ещё голову ломал, для чего находникам сии странные якоря понадобились, да в таком множестве! Любим, Рудый, видали ли?
— А тож, — проведя пальцем по длинному усу, отозвался сподвижник Хляби. Буривой же лишь равнодушно пожал плечами… но после небольшой паузы всё же подтверждающе кивнул. — Вот, значит, зачем им эти рыбьи крючки занадобились.
— Скорее всего, но я так скажу. Бесполезное это дело, баловство, — веско уронил Рудый, а когда на нём скрестились взгляды присутствующих, снизошёл до пояснений, — Нешто вы думаете, что стоящие на стенах стрельцы допустят, чтоб такие вот крючки в балки да перекрытия впивались? Порубят они верёвки, и не станет у находников способа взобраться на стену. Всё одно придётся ров закидывать али мост через него наводить. Это под пищальным огнём-то! Пустое…
— А духи им на что? — возмутился я. — Этим тварям людской глаз замылить проще, чем тебе, господин десятник, репу съесть. А ежели они ночью на приступ пойдут, втихую, да теми же духами прикроются… Глядь, а дозорных на стенах уже и нет. Лежат с горлами перерезанными и тревоги поднять не могут. Что, тоже скажешь: пустое?
— Не серчай, Ерофей, — прервал моё возмущение Стоян, подняв руку. — Что их духи, как ты сказал, могут, мы не знаем…
— Ой ли? — я прищурился, не постеснявшись при этом перебить полусотника. — А ну-ка, вспомни, Лис-Лихобор, как вы с поджигателями у Ладова селища лицом к лицу столкнулись?
— Правда твоя, купец, — нехотя поддержал меня молодой десятник и, повернувшись лицом к своему командиру, развёл руками, — Я ж рассказывал, как мы из лесу прямо на них вышли. На опушку выкатились, вроде бы тихо всё, спокойно. А стоило десяток шагов сделать, как словно пелену с глаз кто сдёрнул. Селище вовсю полыхает и из-за стайки, что на краю его была, четверо татей с луками на нас… Кабы не валун рядом да не помощь подоспевшего ко времени купца, там бы и легли. Дело Ерофей говорит, осенённые тьмою нам глаза отвели.
— М-да, а я ведь слушал, слышал… да не услышал, выходит, — нахмурился Стоян, с неудовольствием выслушав своего десятника. Глянул на остальных подчинённых, на гостей, да и махнул рукой. — Вот что, идёмте-ка в трапезную. Посидим, потолкуем о делах наших и планах. Ряжен! Беги к хозяйке, скажи, пусть велит накрывать стол. Ну, что там ещё?
— Дык… — замявшийся Ряжен помацал сжимаемую в руках шапку и, вытащив из-за спины одного из мальцов, «приписанных» к моему отряду самострельщиков, подтолкнул мальчишку к полусотнику. Стоян кивнул, мол, говори. Ну, тот и сказал, да такое, что мы все онемели.
— Господине мой, Стоян Смеянович, беда! — срываясь на фальцет, протараторил мальчишка, пуча глаза на хозяина острога, и выдохнул: — Характерника нашего… Мирослава Веича… убили. Насмерть!
[1] Сажень — мера длины, равная 213 см.
Часть II
Ничто так не окрыляет, как увесистый пинок под зад. Глава 1. Законы, поконы, дышла и прочая упряжь
Жаль. Искренне жаль, что мы так и не договорили с Мирославом! Обидно за дядьку. Умный был, сильный и… с пониманием. Справедливый? Других, похоже, к памятным камням не приставляют. Да и поговорить с ним, что о мире, что о поконе, что о людях, словенах, самах и прочих, было интересно. Умел он и рассказать с толком, и послушать. Душевный человек был, без подвоха. И на эмоции чистый и честный. Жаль.
Шум, поднявшийся на подворье, едва новость о смерти характерника дошла до присутствующих, стих практически моментально, стоило хозяину дома повысить голос. Увидев, что внимание окружающих сосредоточилось на нём, Стоян притопнул ногой и, обведя взглядом собственных стрельцов и гостей, принялся сыпать распоряжениями.
В результате не прошло и минуты, как в доме поднялась суета, а полусотники трёх острогов в сопровождении своих десятников направились прочь со двора. Пошёл следом за ними и я. Ну а что? Приказов мне никто никаких не отдавал, да и не мог, равно как не было и просьб остаться на подворье. Так что, прибавив шаг, я догнал целеустремлённо топающих по улице стрельцов и их командиров, поймал на ходу недовольный, почти угрожающий взгляд Любима Уса, но, так и не услышал от него ни единого слова. И ладненько!
Радим, точно! Именно этого мальчишку я спас от избиения стрелецкими новиками, и именно он принёс на двор полусотника весть о смерти характерника. Мальчишка нёсся впереди угрюмого, словно туча, Стояна и его гостей. Вот те расстроенными не выглядели, хотя хмурились не меньше хозяина острога. Оно и понятно, наверное. Всё же Мирослав хоть и был хранителем острожного памятного камня, но для командиров соседних крепостей ровней не являлся, и даже знакомцем, скорее всего, не был. Учитывая же местные реалии и почти постоянную угрозу смерти, довлеющую над острожниками, равнодушие, проявляемое полусотниками к гибели характерника, вполне понятно. Здесь над каждым убитым плакать — на слёзы изойдёшь.
А вот интерес и недовольство полусотников я чувствовал вполне неплохо. Как и неприязнь Любима Уса, но… направленную уже на меня самого. И чем я не угодил десятнику Стояна, спрашивается? А вот Буривой… Десятник про прозвищу Рудый, кажется, вообще ничего не чувствовал. Камень и то эмоциональнее… наверное.
Честно говоря, я думал, что Радим приведёт нас к дому Мирослава, но, нет. Тот прошёл мимо и устремился прямиком к длинному дому, скользнул в распахнутые двери и, дождавшись, пока полусотники и их люди войдут внутрь, потопал прямиком к памятному камню, где переминались с ноги на ногу трое молодых стрельцов… с растерянностью поглядывающих то на приближающееся начальство, то на распластанное у подножия камня тело характерника, из-под которого успела набежать немалая лужа крови. Да что набежать! Она уже и густеть начала…
Стоило нам оказаться рядом, как Любим решительно отодвинул одного из стрельцов в сторону, шепнул что-то другому, отчего тот подорвался и унёсся прочь, сам же Усатый, даже не проводив взглядом умчавшегося по его приказу бойца, опустился на колени перед телом Мирослава и одним резким движением перевернул его на спину.
— Убит ножом, — констатировал десятник, рассмотрев длинную резаную рану на шее характерника. После чего глянул на замаранный кровью памятный камень и договорил: — Со спины. Убивец подобрался сзади и полоснул Мирослава коротким ножом, но по горлу. Не боевым. Рана не та.
