Кухарка кивнула, немного сбитая с толку, а он тем временем проскользнул мимо нее в гостиную.
«Будь осторожен, — сказал он себе. — Держи рот на замке. Ты еще многого не знаешь, а многое из того, что тебе известно, — бессмыслица».
При виде читавшей книгу Элис Сент-Ив был поражен до глубины души. «Она ничуть не постарела!» — радостно подумал он и тут же осекся, удивляясь, откуда у него взялись подобные мысли. В его сознании внезапно расцвели какие-то незнакомые реалии, голова закружилась с новой силой, и Сент-Ив с размаху шлепнулся на стул. Вероятно, ему следовало немного подождать — освежить свою память и дать проявиться новым воспоминаниям, — а потом являться сюда. Но одного взгляда на Элис — знакомое милое лицо, темные волосы перевязаны зеленой лентой — оказалось достаточно, чтобы вернуть ему радостное настроение. Нет, он поступил правильно, что пришел, не теряя понапрасну ни секунды.
— Прошу прощения за баклажаны, — сказала Элис, отрываясь от книги. При виде Сент-Ива она состроила невеселую, удивленную гримасу, и он радостно осклабился в ответ, точно пьяный.
— Какой жуткий наряд, — поморщилась Элис, оглядев Сент-Ива с ног до головы. — Тебя в нем словно по земле катали. Где-то я его уже видела…
— Как раз подумываю его сжечь, — торопливо заверил ее Сент-Ив. — Пережиток будущего. Нечто вроде… модного костюма.
— Пусть так, — сказала она, — но брюки смотрелись бы намного лучше, если бы ты не решил перейти в них вброд сточную канаву. Возвращаясь к баклажанам… Мне правда неловко, что так получается. Я не совсем собиралась пичкать тебя ими каждый вечер, но Пьер, повар Дженет, предпочитает работать с домашними овощами. Ты будешь готов выехать через полчаса? Совсем недавно ты выглядел куда лучше!
— Баклажаны? Дженет? — Загнанный этими словами в тупик, Сент-Ив вертел их в уме так и этак. И затем через окно гостиной он увидел огород Элис, поделенный на аккуратные, ровные грядки. На доброй дюжине кустов красовались фиолетовые, с зеленым отливом баклажаны, напоминавшие плоды экзотического, инопланетного растения.
— Ах, та самая Дженет! — вскричал он, энергично кивая. — Как же, как же, из харрогейтского отделения Женского читательского клуба!
— Да что с тобою сегодня? Конечно, та самая Дженет, если только ты не прячешь где-то другую. Постарайся не ворчать на этот раз по поводу баклажанов, ладно?
Внезапно Сент-Ив ощутил во рту вкус этого омерзительного овоща. Он ел его прошлым вечером с рагу из ягненка. И позапрошлым тоже — в тушеном виде, с восточными специями и приправами. Похоже, он прочно сел на баклажанную диету, стал рабом домашнего огорода.
— И душ принять тебе тоже не повредило бы. Или хотя бы просто умыться. А что с твоими волосами? Можно подумать, ты три дня простоял на сильном ветру. Чем ты вообще занимался?
— Я… и старина Бен, — начал он. — Речной ил. Я по пояс…
Эти нечленораздельные оправдания внезапно прервались высоким, пронзительным воплем, донесшимся из внутренних покоев. Достигнув предельной высоты, крик сменился визгливым хныканьем.
Вскочив со стула, Сент-Ив с беспокойством уставился на Элис.
— Что еще…
— Все не так плохо, — ободряюще сказала его жена, едва сдерживая смех. — Видел бы ты себя сейчас! Любой бы подумал, что ты никогда в жизни не менял ему подгузники. Поверь, они ненамного грязнее отворотов твоих брюк!
Плач младенца вызвал целый шквал новых для Сент-Ива воспоминаний. Малютка Эдди, сыночек! Ученый широко улыбнулся. Сегодня его очередь менять подгузники. Они уговорились, что не станут нанимать няньку и будут сами растить ребенка, кормя его с ложечки пюре из овощей прямиком с огорода. Кстати, Эдди тоже терпеть не может баклажаны, прикасаться к ним не желает…
— Эдди! Малютка Эдди! — громко воззвал он.
— Вот это верный подход, — одобрила Элис.
В шорохе набегающей лавины новых воспоминаний, спешащих накрыть собою предыдущие, перед Сент-Ивом в первый и последний раз ясно открылась вся картина. Его страхи перед будущим обращены в прах. Элис спасена. У них родился сын. Огород снова зеленеет. Они счастливы. Особенно он. Почти до умопомрачения. И потому ему нет дела до всех своих «двойников», прошлых и будущих — он просто больше не мыслит (или пока не мыслит?) подобными категориями.
Есть только он настоящий, и Элис, и Эдди, и… грядки с баклажанами. Сент-Ив принялся было насвистывать, но тут младенец повторил на бис свой пронзительный вопль, и Элис высоко вздернула брови, призывая мужа отреагировать.
— Я многое переосмыслил, — заявил Сент-Ив, направляясь к лестнице. — Без баклажанов я жить не могу!
И произнося это, почти не кривил душой.
Послесловие
НАШЕ ВИКТОРИАНСКОЕ ВСЁ
1
Роман Джеймса Блэйлока «Машина лорда Келвина» — прямое продолжение «Гомункула». В первой книге цикла о приключениях британского ученого-исследователя Лэнгдона Сент-Ива, волею судеб схлестнувшегося с другим ученым, злодеем Игнасио Нарбондо, сюжет вертелся вокруг воскрешения мертвецов, древнего инопланетянина и самозваного Мессии. Во втором романе чудес прибавится: нас вновь ждет угроза из космоса (на сей раз — в виде приближающейся кометы) и удивительная машина, способная изменить электромагнитное поле Земли и переместить человека из прошлого в будущее и обратно.
Наряду с К. У. Джетером и Тимом Пауэрсом Джеймс Блэйлок справедливо считается отцом-основателем стимпанка. Но, разумеется, самого этого жанра не было бы, если бы не существовал напоенный свистом пара и лязгом механизмов отрезок истории, называемый викторианской эпохой, — по имени королевы Виктории, правившей Великобританией и ее колониями более полувека, с 1837 по 1901 год.
Идеи, которыми Блэйлок жонглирует в «Машине лорда Келвина», плоть от плоти викторианские. Именно в те годы (благодаря популяризации астрономии) подданные Британской империи осознали себя частью физической вселенной и стали задумываться о космических угрозах вроде столкновения с кометами; именно тогда, благодаря Фарадею и Максвеллу, появилось понятие электромагнитного поля. Собственно, лорд Келвин, создатель чудесной машины — в реальности, физик Уильям Томсон, — изобрел немало полезных приборов, включая зеркальный гальванометр, сыгравший ключевую роль в появлении телеграфа. Да и сама машина времени — концепция викторианская, принадлежащая Герберту Уэллсу, также упоминающемуся в повествовании.
2
Викторианство — понятие широчайшее, неохватное, многомерное. В худших своих проявлениях эпоха демонстрировала фантастическое лицемерие, фантастическую жестокость (особенно в отношении «низших рас») и не менее фантастическую глупость; многое из этого высмеивал в своих книгах Чарльз Диккенс, — и когда критики пишут, что, дескать, герои Блэйлока действуют «в диккенсовском Лондоне», они тем самым протягивают очень важную ниточку в позапрошлый век. При этом лучшие из викторианцев делали все, чтобы мир совершил абсолютно феерический скачок из прошлого, откуда произрастали вышеозначенные пороки, в сияющее светом милосердия и инженерной мысли будущее — утопическое, просвещенное, телеграфно-дирижабельное, лишенное классов и сословий; короче говоря, в будущее победившего добра.
Викторианская наука обещала, что это будущее начнется если не завтра, то послезавтра. Строились железные дороги, появлялись автомобили, летательные аппараты, средства связи (от телеграфа до телефона), казавшееся волшебным электричество. Литераторы предрекали куда более существенные перемены: полную автоматизацию труда, оживление покойников, полеты на Луну, Марс и дальше, встречу с пришельцами, путешествия во времени… Правда, фантасты, в отличие от восторженных ученых, быстро догадались, что подобные научные прорывы чреваты еще и крупными катастрофами. Пришельцы могут оказаться не особенно дружелюбными, дирижабли — угодить в руки воздушных пиратов, а обретенная власть над электричеством — привести к катастрофам планетарного, а то и космического масштаба…
