Мысли в голове человека, известного как Дирижер, начали успокаиваться, подобно волнующемуся морю, на которое вылили бочку масла. Масло в данном случае послужили некие соображения.
Мятеж провалился, это да. Но, будем честными, провалился он не в последнюю очередь из-за того, что кто-то убил Людвига и вожди восстания — бараны, считающие себя таковыми — растерялись. Людвига кто-то убил… Кто? Тайная полиция? Не может быть. Зачем им это? Они, скорее, арестовали бы его, так что Людвиг не был бы найден мертвым, он просто исчез бы. Тогда кто? Какой-нибудь «вождь», возжелавший самому стать правой рукой Дирижера? Агенты заграничных разведок? Ведь кто-то же вломился в секретный цех по производству каких-то механических рыцарей. Кто-то еще? Кто-то неизвестный ему, Дирижеру, невидимый противник, наносящий удары из-за угла?
Придется ехать в Штальштадт самому, выяснять, что произошло, задавать вопросы… Никого другого не пошлешь, второго Людвига у него нет, да и не сможет никто, кроме него, так просто войти в Стальной город и уж тем более — получить ответы на вопросы. Ему — отвечают. Даже если не хотят.
Пальцы Дирижера погладили отполированный стальной набалдашник трости.
Вождь рабочих Шнееланда, человек, возникший ниоткуда, встал с кресла и взял в руки скрипку, лежавшую на столе в открытом футляре. Он прижал ее подбородком, взмахнул смычком — и гостиничный номер наполнили звуки музыки.
Музыка всегда его успокаивала. Даже ТАМ.
Брумос
Викт. Улица Булочников
1 число месяца Служанки 1855 года
Рауль Римус
Ступеньки звонко прогудели под быстрыми шагами. Распахнулась дверь, легкий сквозняк взметнул занавески, пошевелил бумаги, лежавшие на столе в кабинете, качнул узкие перистые листочки пальмы, росшей в горшке в углу.
— Госпожа Баттон, вы завели себе хаморею изящную? — пальцы вошедшего скользнули по листьям. Пальцы правой руки, левая осталась затянута в черную кожу перчатки.
— Сейчас это очень популярное в Викте домашнее растение, — нравоучительно произнес дребезжащий женский голос из-за занавески, и в помещение вошла сухонькая старушка, в чепце, — Добрый день, господин Римус, я вижу, вы вернулись?
— Совершенно верно, госпожа Баттон, совершенно верно!
Знаменитый сыщик Рауль Римус — а это был, без всякого сомнения, он — плюхнулся в кресло, прямо поверх белого полотняного чехла, не обращая внимания на поднявшийся столб пыли и неодобрительное выражение лица своей домохозяйки.
— Я вернулся, полон сил и энергии, готовый к новым свершениям!
Шляпа, сдернутая с головы и метко брошенная, спланировала точнехонько на бронзовую голову брумосского генерала. Рауль Римус провел ладонью по своей лысине, которая занимала всю голову без остатка, разве что на висках еще держали последние плацдармы седые волосы.
— Что тут у нас произошло за время моего отсутствия?
— Вас искали, господин Римус, — укоризненно произнесла старушка.
— Среди них были люди с обнаженными клинками, заряженными пистолетами и словами на устах «Мы отомстим!»?
— Нет.
— Тогда это неинтересно.
— Вас искали люди из правительства.
— Наверняка хотели поручить мне поиски сбежавшей герцогской дочки. Неинтересно! Все неинтересно! Госпожа Баттон, а сделайте мне, пожалуй, чая по-идрински!
— Ваш ужасный питтландский напиток закончился, — с плохо скрываемым торжеством произнесла госпожа Баттон.
— Я же пил его перед отъездом!
— Вот на этом он и закончился.
— Ну, тогда сегодня я побуду брумосским патриотом. Плесните мне в чай бренди. И пару ломтей холодного мяса.
— Сегодня начался месяц Служанки, господин Римус. Пост.
Госпожа Баттон постоянно пыталась приобщить своего постояльца к благочестивой жизни, но все время проигрывала.
— Вы никогда не задумывались, почему пост начинается в месяц Служанки, а не Монаха? Ведь, казалось бы, поститься в месяц Монаха логичнее? Или же те, кто сочинял календарь, были людьми с житейской сметкой и понимали, что служанки постятся гораздо чаще монахов? Ну, раз мясо отменяется — нет ли, случайно, к чаю ваших замечательных кексов?
— У меня всегда есть кексы, — с достоинством произнесла старушка и удалилась.
Когда она исчезла — вместе с ней исчезла и улыбка сыщика. Он задумался о чем-то, о чем-то крайне неприятном, судя по выражению лица, и взгляду, уставившемуся в одну точку, но видевшему явно вовсе не узор на обоях.
Он машинально стянул перчатку с левой руки, обнажив блестящую сталь тонкого механизма. Металлические пальцы медленно пробарабанили по столешнице, оставляя круглые следы на тонком слое пыли.
Рауль Римус планировал.
Шнееланд
Бранд. Королевская улица. Дом святой Катерины
1 число месяца Служанки 1855 года
Каролина айн Зоммер
У окна стояла девушка, глядя вниз, на протекавшие по улице потоки людей, экипажей и грязной воды, которая лилась с неба. Вернее, с неба она лилась чистой, а грязной становилась уже на земле, омыв закопченные крыши, не менее закопченные стены и мостовые, грязь на которых не поддавалась точной идентификации.
О чем она думала, глядя на улицы? Возможно, о том, о чем может думать только тонкая, хрупкая девушка с золотыми волосами и глазами ангела. Но кто знает, о чем думают такие девушки? Возможно…
О любви?
— Госпожа Зоммер? — деликатно постучал в дверь консьерж. В обязанности которого, конечно, не входило бродить по этажам, стучаться в двери квартир и рассказывать жильцам о том, что к ним кто-то там пришел. Но ему искренне было жаль мальчишки, который каждый день с таким печальным лицом выслушивал слова об отсутствии жилички из шестой квартиры. Да и девушка она славная… Пусть у этой парочки всё получится.
— Да, Карл?
— К вам гость.
— Кто?
— Молодой сотник.
Девушка порывисто повернулась, волосы взметнулись облаком, глаза радостно раскрылись:
— Йохан?! Он пришел!
Шнееланд
Долина реки Миррей
1 число месяца Монаха 1855 года
Профессор Виктор Рамм
Тело профессора безжизненно покачивалось на лавке, завернутое в белую ткань. Иногда на стыках рельсов вагон дергался, тело чуть сдвигалось к краю, и сидевший на краю лавки рыжеволосый здоровяк поправлял его положение связанными руками.
Два солдата со скукой наблюдали за этими движениями.
— Откуда у тебя эти шрамы? — спросил, наконец, один из них пленника.
Разговаривать с арестованными, вроде бы, не полагается, но, холера, несколько часов сидеть молчком, глядя на двух отравителей, мертвого и еще живого?!
— Вот этот, — здоровяк указал подбородком на запястье правой руки, вокруг которого бугрился толстый фиолетовый шрам, как будто руку когда-то отрубили, а потом прирастили обратно, — когда мне руку отрубили, саблей, во время нападения. Профессор потом прирастил обратно.
— Как он это сделал?! — солдаты видели много отрубленных рук, ног и прочих частей тела, но не слышали, чтобы кто-то мог пришить их обратно.
— Профессор — гений, — отрезал здоровяк.
— Ну ладно, эту тебе отрубили. А вторая?
Вокруг запястья левой руки синел точно такой же шрам.
— А эту мне профессор отрезал. А потом прирастил.
— Зачем?!
— Чтобы у меня было две руки.
— Нет, зачем отрезал?
— Чтобы посмотреть, получится ли у него второй раз или это была случайность.
Солдаты ошарашено помолчали. Наконец один из них продолжил:
— А больше он тебе ничего не отрезал?
— Нет — спокойно ответил странный здоровяк, — Только вшил мне дополнительные мускулы.
— Зачем? — прозвучал обычный вопрос тех, кто слышал об экспериментах профессора Рамма.
— Чтобы я был сильнее обычного человека.
С этими словами Адольф, помощник профессора Рамма, повел плечами и толстые веревки, которыми он был связан, лопнули, как нитки. Среагировать солдаты не успели: мощные руки ухватили их за головы и стукнули друг о друга.
