Знаменитый хирург служил попечителем Киевского учебного округа, однако медицины не оставлял и дважды в неделю принимал больных, не беря за это денег, и оплачивая лекарства из своего кармана. Так что в его приемной всегда стояла толпа бедняков с небольшой примесью публики более состоятельной, но готовой терпеть простолюдинов ради Пирогова.
Признаться, Саша побаивался этого визита. Неугомонный Пирогов всегда резал правду-матку, не любил терять времени и мог совершенно спокойно, не прощаясь, уйти со светского приема, если считал его бесполезным.
Поэтому Саша встретил гостя у дверей покоев Никсы вместе с лакеем. И подумывал, не принять ли у профессора пальто. Или это слишком?..
Пирогов избавил его от тяжелого выбора, явившись по случаю теплой погоды вообще без шинели, но не в положенном ему по чину генеральском мундире, а в поношенном рыжеватом сюртуке и видавших виды сапогах.
Профессор был невысок, обладал обширной лысиной, полностью открывавшей макушку, редкими волосами, зачесанными на виски, выпирающим бритым подбородком и усами с бакенбардами по здешней моде. Лоб пересекала пара тонких горизонтальных морщин, а из-под надбровных дуг остро и сосредоточенно пылали глаза.
— Ваше Императорское Высочество! — сказал гость.
И вполне прилично поклонился.
— Я прежде всего должен извиниться, любезнейший Николай Иванович, — сказал Саша.
Профессор посмотрел с некоторым удивлением.
— Я оторвал вас от больных и вашей службы и заставил ехать за тысячу с лишним верст ради моего брата. И я ужасно рад, что вы согласились.
И он заключил Пирогова в объятия, для чего ему пришлось несколько нагнуться: четырнадцатилетний Саша был выше почти пятидесятилетнего хирурга.
— Ну, как я мог отказаться! — с чувством сказал гость. — За кого вы меня принимаете, Ваше Высочество! Не поехать к спасителю моего ученика?
Саша усмехнулся.
— Прекрасно, что вы цените во мне именно это.
— Ну, где больной? — спросил профессор, прервав затянувшийся обмен любезностями.
Лакей распахнул двери, и они вошли в покои Никсы.
Брат сидел за столом, покрытым синей бархатной скатертью, и ответил кивком головы на поклон врача.
— Мне остаться? — спросил Саша.
— Да, Саш, — ответил Никса. — Останься.
И стал расстегивать ворот гусарской курточки.
Профессор сел напротив.
* * *
Любезные читатели!
Если вам понравилось, не забудьте подписаться и поставить лайк.
За каждые 200 лайков или 100 наград — дополнительная прода.
Обнимаю всех мысленно!
Ваш преданный автор,
Олег Волховский.
Глава 5
Пожалуй, стало хуже, язвы потемнели и увеличились в размерах. И чешуек прибавилось.
Профессор смотрел на воспаление, даже не дотрагиваясь до ран.
— По крайней мере, диагноз верен, — заключил он. — Так что должно помочь.
И выписал рецепт на клочке бумаги.
— Можно? — спросил Саша.
И потянулся за рецептом.
Пирогов усмехнулся и пожал плечами.
Рецепт был написан малопонятным медицинским почерком.
Саша поискал вызубренное со школьной скамьи слово «hydrargirum», но сдался. Зато присутствовало нечто, начинающееся на «s».
— Николай Иванович, это ведь дихлорид ртути? — спросил он.
Профессор перестал усмехаться.
— Да, дихлористая ртуть, — сказал он. — До меня дошел слух, что вы выписали из Гейдельберга химическую энциклопедию.
— Господи! — воскликнул Саша. — Я что в аквариуме живу?
— Просто мы с Дмитрием Ивановичем знакомы, — сказал хирург. — Он восторженно о вас отзывался.
— Лестно, — сказал Саша. — Но я не в лести сейчас нуждаюсь. Я, признаться, испугался. Я ведь знаю, и что такое хлор, и что такое ртуть.
— Не волнуйтесь, Ваше Высочество, — улыбнулся Пирогов. — Это просто мазь, наружное. Каломель вообще внутрь дают.
— Каломель? — переспросил Саша.
— Однохлористая ртуть. Еще её называют «сладкой ртутью», потому что в таблетки добавляют сахар.
— Таблетки есть?
— Конечно, синие таблетки или синие массы.
— Николай Иванович, а известно, что это яд? — поинтересовался Саша.
— Разумеется, Ваше Высочество. Медицина широко использует яды. Знаете, в 16-м веке в Гейдельбергском университете медицинский факультет со всех врачей требовал клятву не назначать препараты ртути. Но, спустя век, это правило отменили, потому что другого ничего нет.
— Понимаю, — вздохнул Саша.
Тем временем Никса передал рецепт лакею и приказал принести кофе.
Чашечки прибыли, ложки звякнули на блюдцах, и Пирогов полез в сахарницу прямо пальцами.
Глаза Никсы выразили смесь ужаса и отвращения, он слегка побледнел, но смолчал. В общем, кролик был очень хорошо воспитан.
— А вы пробовали лекарство из плесени? — как ни в чем ни бывало, поинтересовался Саша.
— Наслышан, — сказал Пирогов. — Уж, кто мне только не писал про этот ваш грибок пеницилла! Он не работает, Александр Александрович. Вообще никакой реакции у больных золотухой.
— Не может быть!
— Увы!
— Может быть, это не тот вид? Это же род пеницилла…
— Да, там несколько видов, но я попробовал все.
— Может быть, что-то не то делаем? — сказал Саша. — Не так применяем?
Пирогов пожал плечами.
— А может быть ты просто ошибся? — вмешался Никса. — Как с Шамилем.
— С Шамилем? — переспросил профессор.
— Саша предсказывал, что Шамиль будет пленен, — пояснил Никса, — а он ушел из Веденя.
— Война с Шамилем не кончилась, — возразил Саша. — Вот, если убьют — тогда точно не возьмут в плен. И война с туберкулезом не кончилась. Николай Иванович, вы плесень только против золотухи пытались использовать?
— Да, — кивнул Пирогов.
— Если это настоящий пенициллин, он должен работать против нагноения ран, воспаления легких, ангин, дифтерии, скарлатины. Возможно, холеры, сибирской язвы и чумы.
— Панацея, — усмехнулся гость.
— Не панацея, — возразил Саша. — В последних трех я не уверен. Но стоит попробовать.
— Хорошо, — вздохнул Пирогов.
И во вздохе послышалось «только ради вас».
— И надо использовать двойной слепой метод, — заметил Саша.
— Ох! — сказал Николай Иванович.
И потянулся за булочкой.
— Нет, я все понимаю, — добавил он. — Важно, конечно, исключить эффект плацебо. Но это так громоздко! Основная группа пациентов, контрольная группа пациентов! И даже врач не знает, что он дает! Так можно с морскими свинками. Но не с людьми!
— Понимаю, — серьезно сказал Саша. — Люди, конечно, не такие милейшие существа, разные бывают.
Профессор усмехнулся.
— Хорошо, по мере возможности. Ваши идеи впечатляют, конечно. И иногда работают. С теми же свинками, и с золотухой. Это переворот в науке. И сделали его вы.
— Я рядом постоял, — скромно возразил Саша. — Сделал Склифосовский и моя питерская команда.
— Излишняя скромность — тоже лицемерие, — сказал Пирогов, — Николай Васильевич мне писал, что все идеи ваши.
— Идей мало, — заметил Саша. — Нужно много черной и муторной работы, чтобы из них что-то вышло.
— Да, без этого никак.
— У Саши идеи из его снов, — вмешался Никса. — Он видит сны о будущем.
— Точнее видел, — уточнил Саша.
— А хирургию будущего вы не видели во сне? — поинтересовался Пирогов.
— Видел, — кивнул Саша. — Правда, со стороны. Я не участвовал в операции.
— И? — спросил Пирогов с плохо скрываемым любопытством.
Саша полуприклыл глаза, чтобы больше походить на провидца.
— Начинается, по-моему, с того, что в операционной включают бестеневые лампы.
— Бестеневые? — переспросил профессор. — Вы присутствовали при операциях?
— Только во сне, — улыбнулся Саша.
— Николай Александрович, — обратился Пирогов к цесаревичу. — Вы с братом никогда не присутствовали при операции? Может быть, он не помнит?
— Никогда, — подтвердил Никса.
