— Месяц — это очень мало, — задумчиво протянул вице-президент, имея в виду указанный советником срок примерного сохранения тайны. — Начало августа, конгрессмены только разъехались на каникулы, и пока они не сползутся обратно в Вашингтон, мы не сможем провести ни один законопроект…
— Если информация будет должным образом озвучена на совещании в Овальном кабинете, то Плаксивый ковбой скорее всего сам додумается до того, чтобы отозвать конгрессменов с каникул и пробить немедленное усиление нашего средневосточного военного контингента. А если не догадается, то в круг моих обязанностей и входит давать советы Президенту по вопросам национальной безопасности…
— После такого провала президент закончит в лучшем случае отставкой, а тот, кто займет его место, разрубит завязанный узел военной силой… или оливковой ветвью, по обстоятельствам, — задумчиво протянул вице-президент, а советник дипломатично промолчал относительно того, что в случае импичмента или добровольной отставки место Плаксивого ковбоя займет именно его собеседник.
— На что ты претендуешь после отставки своего шефа? — четко и прямо спросил Джон, без обходных маневров и намеков. Виктор с большим трудом сохранил выражение вежливой заинтересованности, не выдав обуревавших его эмоций. Такой вопрос, конечно, еще ничего не гарантировал, но свидетельствовал о том, что идеи советника будут самым внимательным образом рассмотрены на встречах, которые последуют за этой гольф-партией…
— На твое место… Джон. Либо на выбор — один из министерских портфелей, — с кажущимся безразличием высказался он и добавил после короткой пауз: — на мой выбор, сэр…
Вице-президент задумался. Точнее, прошел немного по зеленому полю неспешным шагом, небрежно помахивая клюшкой.
— Хорошо, думаю, мы можем целиком положиться на тебя, — наконец вымолвил вице-президент, и советник отметил это многообещающее «мы». А человек в кремово-пастельной рубашке снова надолго замолчал с таким видом, словно все сказанное его совершенно не касалось. Когда же вновь заговорил, то его речь напоминала скорее размышления вслух.
— Ситуация меняется с каждым днем. Основные тенденции весьма неблагоприятны. Экономика так и не вышла на докризисный уровень. Наши противники один за другим проводят законы об урезании военных ассигнований. Вооруженные силы сокращаются, уже зашла речь о том, чтобы вывести из состава ВМФ еще один авианосец и отозвать из Залива наш контингент. Результаты выборов непредсказуемы. Поэтому… украинская находка может оказаться именно тем спусковым крючком, которого нам так не хватало.
Советник президента неудачно стукнул по мячу, и на ровном газоне появилось пятно дивота. Мяч отпрыгнул на несколько ярдов и замер.
— Что же, Виктор, начинай действовать, — лицо вице-президента стало каменным. — Он махнул рукой водителю гольф-кара, подзывая его, чтобы заменить клюшку, так как для завершающего удара с грина требовался плоский паттер. Сам же зашагал к лунке, чтобы вытащить из нее флажок. — На уик-энде я соберу нескольких… коллег… и мы утвердим окончательный план действий.
Вице-президент взглянул прямо на солнце, чуть прищурившись, и негромко произнес:
— Похоже, после некоторого прозябания нам представился шанс одним ударом уничтожить обоих врагов, внешнего и внутреннего… Или по крайней мере указать им на приличествующее место.
Семенивший сбоку от партнера советник кивнул. Под «внутренним врагом» вице-президент, ставленник энерготрейдеров, подразумевал «менял» — клан новоанглийской аристократии. В свое время, отстреляв в лучших традициях вендетты семейство Кеннеди, техасские нефтепромышленники вернули своей группе утерянные было позиции. Но с приходом в Белый Дом «шайки Клинтона» ситуация снова стала неоднозначной и переменчивой, словно погода в Кентукки и Арканзасе…
Внешним же врагом, о котором говорил «Ковбой Мальборо» безусловно, были пять звезд на красном фоне [17]и расправляющий крылья двуглавый российский орел.
Наблюдая за тем, как вице-президент уверенно закатывает в лунку мяч, помощник обреченно вздохнул и начал перебирать подвезенные клюшки. К счастью, они играли не восемнадцать, а только девять лунок, и до завершения этой аристократической тягомотины оставалось всего три флажка.
— Виктор, — негромко сказал вице-президент, и хотя его тон, казалось, не изменился, советник ощутил легкий озноб вдоль позвоночника. — Periculum in mora [18], к тому времени, когда мы начнем действия, не должно остаться никого, кто мог бы стать… помехой, — вице-президент улыбнулся тонкими бледными губами. — Мы рассчитываем на тебя.
11. Непропитое мастерство
Из сна меня выбрасывает внутренним толчком будто выключателем щелкнули. Странно, давно такого не было, очень давно. Обычно приходится тащиться из забытья, как из тягучего болота. Открываю глаза, гляжу в потолок. Надо мной не привычная лампочка в заляпанном побелкой патроне, а самая настоящая люстра. Даже почти все пластинки на месте. За окном ночь. Шторы не задернуты, и в окно бьет подмигивающий свет. Уличный фонарь! Откуда он здесь взялся, если окна моей халупы выходят в вечно черный, как жопа негра, двор… Значит я не дома. Принюхиваюсь. Точно куда-то занесло. Пахнет свежестью и чистотой, а не застоявшейся вонью курева и перегара.
Нюх работает, голова не болит. Я в состоянии, которое отлично знакомо люду, бухающему от заката до рассвета. На сухом языке врачей-наркологов называемом «классическое пограничное». Алкоголь уже почти выветрился, а похмелье еще не накатило. То есть, можно сказать, что в норме…
Осматриваюсь. Я в незнакомой комнате, на диване, укрыт тонким одеялом в хрустящем — хрустящем, черт возьми! — пододеяльнике. Из одежды — только часы. Интересно, однако, ведь чаще всего засыпаю одетым. Ну, или хотя бы не настолько раздетым. Если, конечно…
Мой спортивный костюм знаменитой китайско-турецкой фирмы «Абибас», как и все, что было под ним, валяется на полу. Судя по радиусу разлета вещей, стягивал я их с себя в дикой спешке. Вряд ли вчера тренировался, как в прежние армейские деньки, «отбиваться» под горящую спичку, поэтому надо вспоминать, что заставило суетиться, словно духа на сон-тренаже. Пытаюсь напрячь извилины. Они отчаянно скрипят, словно несмазаная лебедка, вытягивая из колодца памяти смутные картины минувшего дня.
Вчера вроде бы кого-то хоронили. Потом, как водится, поминали. Сначала точно на кладбище — водку и запах свежей земли вспоминаю отчетливо. Дальше не помню… Не! Вру сам себе! Вспомнил. Закапывали двух «хороняк» — отселенцев плюс моего соседа. Точно, Витю-штурмана! Потом с его дочкой с кладбища вместе шли, за столом сидели… Что было дальше — хоть убей не помню. Пленка порвалась на том кадре, как мы перемещаемся из кухни в комнату. Точно, эту самую… Версия произошедшего, как говорится, на лице, но чет мне она не нравится. Очень не нравится. Можно сказать категорически…
Хотя, если я прав, то где же, ети его вбок, девчонка?! Рядом не наблюдается, и это обнадеживает — видать, все-таки привиделось с коньяку, чертовщина из прошлого в голову набилась.
Сажусь, опускаю ноги на пол. Всё стараюсь делать медленно, не спеша, чтобы не подкатило похмелье. Дверь в комнату настежь, и с моего дивана просматривается коридор. Одна из дверей, то ли ванной, то ли туалета приоткрыта. Из-за нее доносятся нехорошие звуки. Возня, сдавленные стоны… Словно там кому-то зажали рот и по полной уестествляют… Мать твою за ногу, я что, по пьяни в чужую хату кого-то из своих дружков запустил?! Какое там похмелье — меня сбрасывает с дивана, будто мощной пружиной. В череп впивается с десяток огромных ржавых гвоздей, но это где-то на задворках сознания, будто за ширмой.
Три шага, и я в коридоре. Резко дергаю хлипкую дверь, по глазам бьет ярким светом. Прищуриваюсь. Ванная. Какой-то амбал в трениках и пропотевшей футболке держит одной рукой извивающуюся девчонку, а второй пытается набросить ей на горло петлю. Люда, то есть Мила, замотана скотчем по рукам и ногам. Рот тоже заклеен. Веревка, которую амбал на нее тулит, идет к водопроводной трубе под потолком. Мужик сопит от натуги, но девчонка, выпучив от страха глаза, отчаянно крутит головой, и у него нихрена не выходит.
