Понятно. Мой дверной замок открывается ногтем. Приятеля, пришедшего в гости под хорошим градусом и заснувшего на моей постели, гоблины вполне закономерно приняли за меня и порешили. Уроды хуторские! Впрочем, особо не злюсь. Один убийца уже на том свете, а второй только что лишился последнего шанса прийти в сознание. Ну и в счет, открытый на имя «дяди Сережи», еще один пункт добавился…
Возвращаюсь в квартиру Сербиных. Ворочаю труп, вкладываю в теплую еще руку предварительно взведенный наган, подтягиваю второго… Выстрел получился негромким, а соседи к шуму привыкшие. С одной стороны, револьвер самому бы пригодился, но мало ли что на этом ветеране висит?
Мысль о том, чтобы поджечь обе хаты и упрятать в огне все следы, отметаю как глупую и недостойную. Недостойную — потому что непременно пострадают соседи, никак не виноватые в наших делах. Да и Милке, после того как закончится этот цирк, нужно же будет где-то жить.
Ну а глупость поджога состоит в том, что он мне, собственно, и не нужен. Потому что с завтрашнего дня на мою защиту встанет горой серьезная и могущественная контора. Организация, настолько всесильная, что сможет сбить с моего следа не то что какую-то деревенскую ОПГ, но и хваленое ЦРУ, не говоря уже о МИ-6 и Моссаде. И организация эта — районная прокуратура…
Почему так? Все просто. На тройное убийство с огнестрелом после обнаружения трупов из райцентра приедет следственная бригада. Прокурорский следак, даже зеленый стажер, осмотрев побоище, тут же выдвинет две рабочие версии. Первая — два бандита убивают некоего русинского жителя, находящегося в гостях. После чего, возвратившись, хозяин (по слухам бывший спецназовец и участник боевых действий) с целью личной мести убивает бандитов и уходит в бега. Эта версия чревата: а) тремя висяками по особо тяжким преступлениям, б) подачей в розыск лица, которое, опять же, войдет в квартальную отчетность отнюдь не в графу «раскрытия».
Вторая версия будет звучать как «нанесение смертельных огнестрельных ран вследствие алкогольного опьянения и неосторожного обращения с оружием с последующим падением с высоты собственного роста и получением травм, несовместимых с жизнью». При этом в липовом протоколе опознания будет указан не Петро, земля ему пухом, а ответственный квартиросъемщик Верещагин Виктор Сергеевич.
Внимание, вопрос! Какую из двух представленных версий поддержит дежурный заместитель районного прокурора? А теперь слушаем правильный ответ. Однозначно вторую. Где преступления никакого не было, а бытовой «убой» раскрыт доблестными сыщиками в течение суток по горячим следам! Аплодисменты, премии, звездочки на погоны…
Вскоре тонкая папка с протоколами, написанными жутчайшим суржиком, неразборчивым почерком и с таким количеством грамматических ошибок, что, читая его, застрелилась бы даже училка из интерната для имбецилов, ляжет на архивную полку и затеряется в стопке себе подобных. Отчет прокуратуры пополнится тремя палками за раскрытие, а тело отомщенного Петрухи ляжет в могилу по соседству с холмиком Вити Сербина. И искать меня продолжат разве что в том почти что невероятном случае, если неведомый организатор и вдохновитель перебитой мною «засады в Марьиной роще» решит устроить личное опознание…
Ну а Петра власти искать уж точно не будут. Родни у него, как у меня, здесь нет. На работе всем пофиг, у боевой подруги заявление о пропаже в ментовке не примут даже за деньги. Да и дело по здешним местам житейское. Мог утонуть по пьяни, мог просто завербоваться и куда-то тихо свалить, чтобы не проставляться. По-любому всем до лампады…
Так что с завтрашнего дня я — официальный покойник. Кредит, конечно, по моему паспорту вряд ли выдадут, там служба безопасности по базам документ пробивает, но зато и в розыск не поставят, что для моего положения не в пример актуальнее…
Нахожу в пожитках Вити древний «сидор» — армейский вещмешок, набиваю его теплыми милкиными вещами. Увязываю поверх одеяло. Как говорится, зима близко…
Так, что теперь? А теперь надо валить.
Девчонка сидит в НУПе, точно там, где ее оставил. В дальнем углу, на куче листьев. Чтобы не пугать её, первым делом щелкаю фонариком, подсвечивая свое лицо. Стараюсь, чтобы луч упал сбоку. А то ведь при освещении снизу получается жуткая харя…
— Ты!.. — шепчет девчонка.
— А ты боялась! — хмыкаю я.
Бетон остыл, и в бункере довольно прохладно. Мила благодарно кивает, натягивая прихваченную мной куртку. Ловлю себя на том, что не ищу алкоголя… Но и рассказывать, что случилось в квартире, я не хочу. Не хватало еще девчонку добить такими новостями. Но Мила начинает первой:
— Ну что там?
— Да ничего особенного, — пожимаю плечами, — у тебя на примете нигде магнитофона нету? Такого, чтобы кассеты проигрывал?
— Откуда? — удивляется Мила. — Отцовский давно сгорел.
— Тогда вопрос за номером два. Отец фотографией увлекался?
Мила кивает:
— У него аппарат дорогущий был, «Практика», кажется. Еще увеличитель и разное оборудование. Только как мама умерла, он продал все…
Получается, все фотохудожества — и вправду, скорее всего, дело рук товарища летуна. Версия о похищенных пленках и мстительном хозяине с тихим шелестом отправляется в мусорную корзину.
— Ты нашел что-то? — продолжает допытываться девчонка.
— Пленку нашел. — говорю я, — но она кассетная, прослушать сейчас не сможем, нужен старый кассетник. Ищут нас с тобой. Так что отложим мы это дело до тех пор, пока не доберемся до Киева…
17. Медведь и дракон
Китайские товары на любой кошелек и любого качества начинают свой путь в Европу из Урумчи. Город, который называют «Северными воротами» по меркам Поднебесной невелик — в нем живет миллиона полтора человек. Но экономический рост страны ощущается здесь намного сильнее, чем в чиновничьем Пекине или в европеизированном Шанхае.
Годовой грузооборот двух железнодорожных станций и аэропорта измеряется в миллиардах долларов. В черте города и в окрестностях расположено невообразимое число рынков, лавочек и складов. Здесь можно купить все, что душе угодно — от футболок «no name» и «настоящих айфонов последнего поколения», что изготовляются трудолюбивым дедушкой Ли в сарае с земляным полом и мерцающей двадцативатной лампочкой, до первоклассной фабричной продукции, чье качество ничем не отличается от европейского.
Этот мощный поток товаров приносит огромные барыши сотням концернов, тысячам экспортно-импортных фирм и десяткам тысяч мелких посредников, приезжающих сюда в основном, из стран бывшего СССР. С начала двадцать первого века русский медведь и китайский дракон, посрамив западных политических предсказанцев, не вцепились друг в друга в смертельной схватке, а вели мирное торговое сосуществование…
Местное население делает все, чтобы приезжие оставляли в их гостеприимном городе как можно больше привезенных с собою денег. Армию чужаков готова встретить целая инфраструктура, начиная от тридцатиэтажных офисных свечек и дорогих отелей с эскортницами модельной внешности, и заканчивая лоточной торговлей и дешевыми уличными проститутками.
Урумчи — город изначально уйгурский, за последние годы был оккупирован пришлыми китайцами — неприхотливыми, трудолюбивыми и, главное, невероятно плодовитыми. Теперь предприимчивые дети Поднебесной превосходили аборигенов численностью раз в пять. Они захватили в «Северных воротах» практически весь серьезный бизнес, вплоть до криминального, так что коренное древнее племя вынуждено было пробавляться по большей части уличной стряпней, мелким рэкетом да «разводкой лаоваев». В китайском языке нет разницы между словами «иностранец» и «лох»…
Идущий вдоль бесконечных торговых рядов в уйгурском квартале украинский летчик в изрядно помятой форменной белой рубашке с нашивками на коротких рукавах был явлением здесь привычным и ажиотажа не вызывал. Как писал великий Конфуций: «Рыба ищет где глубже, а украинский лаовай — где дешевле». И еще добавлял мудрец: «Когда родился хохол-цзы, то уйгур-цзы заплакал»…
