В Долине - Бентли Литтл

К середине утра мы загнали новых бычков, купленных у старика Джейкобса, и папа приступил к ремонту северной изгороди. Я собирался помочь, но он велел мне сгонять к Блюму Пикенсу и забрать деньги, которые Блюм задолжал нам за кордвуд. Мне совсем не хотелось этого делать. Было во владельце «куриного ранчо» что-то такое, что мне не нравилось. Во-первых, он был злобным старым мерзавцем, а во-вторых, у него была дурная привычка уставиться на тебя и практически не моргать. Это пугало меня до чертиков, да и не только меня — почти всех детей в Долине. Папа разрешил мне поехать к Блюму на Старом Блэке, если я конечно захочу, но учитывая то, что мне придется как-то выудить деньги у Блюма, я решил не торопиться и пройтись пешком.

Однако путь туда лежал не близкий, и уже на полдороги я пожалел, что не поехал верхом на Старом Блэке. Каждое утро, как только Блюм просыпался, он становился все злее и злее с каждой секундой, и если я приду слишком поздно, он вообще может не отдать мне деньги. Кроме того, я хотел пить и проголодался, а солнце уже стояло высоко, прямо над головой, и нещадно палило. Если я не вернусь до того, как папа приготовит себе что-нибудь поесть, у меня не будет еды до ужина, потому что, как папа всегда говорил, если ты пропустил обед, значит ты его пропустил безвозвратно.

Поэтому я решил поторопиться.

Я думаю, скорее всего Блюм знал, что я приду, потому что, когда я к нему добрался, он стоял и ждал меня сбоку от дома в тени тополя.

— Здоро́во, — сказал он. — За деньгами пришел?

Я кивнул, и мы поднялись по старым разбитым ступенькам на крыльцо.

Дом Блюма вонял так же, как и его курятники. Все, что окружало его, всегда пахло куриным дерьмом. Это была еще одна из причин, по которой я никогда не хотел сюда приходить. Обычно Блюм передавал мне деньги на крыльце, заставляя стоять и ждать, пока он доставал их из своей потайной банки или где он там их хранит в своем доме, но на этот раз он пригласил меня войти. Я никогда раньше не переступал порог его дома и не хотел этого делать сейчас, но я не мог сказать «нет», мне было нужно, чтобы он отдал деньги, которые задолжал, а если я его разозлю, то он, быстрее всего, этого не сделает. И папа надерет мне задницу, если я вернусь с пустыми руками. Поэтому я сказал «конечно» и вошел внутрь.

Там было темно, как в аду, и пахло еще хуже, чем во дворе. Я осторожно ступал, почти уверенный, что на полу куриное дерьмо. Возможно, и собачье тоже. Блюм велел мне ждать и ушел в другую комнату за деньгами. Это заняло у него некоторое время. Постепенно мои глаза привыкли к темноте и я увидел на стене, на узкой самодельной полке, рядом со стойкой для оружия шеренгу вроде бы маленьких кукол. Я подошел поближе, чтобы получше рассмотреть их. Они были сделаны из высохших частей животных, в основном куриных потрохов, скрученных и связанных вместе волосами и леской. На них было надето немного одежды: брюки, рубашки и даже шляпы.

Фигурки были похожи на наших соседей, других фермеров и владельцев ранчо.

— Я сделал их сам, — гордо сказал Блюм, входя в дверь.

Я просто кивнул, не знал, как на это еще можно реагировать.

— Собираюсь показывать их всем.

— На ярмарке?

— Нет. Устрою у себя музей.

Я кивнул, как будто то, что он сказал, имело смысл. Он снова не мигая вытаращился на меня.

— Хочешь посмотреть?

На самом деле я этого не хотел, но у меня еще не было денег, поэтому я солгал и сказал «да». Мы вышли обратно на улицу, и я наконец-то смог нормально дышать. Запах куриного дерьма все еще ощущался, но он был не таким сильным, и к тому же дул легкий ветерок.

То, что Блюм назвал своим «музеем», было сараем. Точнее комнатой в сарае, комнатой, которую он сделал сам в том месте, где у обыкновенного владельца ранчо были бы стойла, только Блюму не нужны были стойла, он разводил исключительно кур и не держал ни коров, ни коз, ни даже лошади. Он настелил там деревянный пол, и по краям расставил столы, оставив центр комнаты пустым. На столах я увидел ряды маленьких фигурок, похожих на те, что были в доме.

— Все они сделаны людьми здесь, в Долине, — сказал он. — Я собирал их на протяжении многих лет и теперь выставлю в своем музее.

Я посмотрел на ближайший столик. Куклы на нем были сделаны из всякой всячины, но все они выглядели так, будто это одна и та же женщина, и ни на одной из них не было никакой одежды.

Блюм поднял одну. Обычная засохшая глина, которую размяли и покрасили, чтобы она приобрела реальные очертания. Он протянул ее мне.

— Знаешь, что это такое? — спросил он с хитрым выражением на лице.

Хотелось бы мне сказать, что я этого не знаю, но я все прекрасно знал, потому что у меня у самого в шкафу было несколько точно таких же.

Я кивнул, боясь заговорить, боясь, что он может услышать дрожь в моем голосе.

Он уставился на меня так, словно знал, о чем я думаю, и мне пришлось отвести взгляд.

По правде говоря, я был совсем маленьким ребенком, когда увидел эту женщину. Однажды ночью, когда папа спал, она вошла в мою комнату, голышом. Я ясно видел ее в лунном свете. Там, где должна была быть пиписка, я увидел большой волосатый треугольник. Я смотрел на него и не мог отвести взгляд. Мне понравился этот треугольник. Увидев его, я занервничал и заволновался. Она увидела, куда я смотрю, и улыбнулась мне. Мне не понравилась эта улыбка… но в тоже время вроде как и понравилась. Было в ней что-то такое, что заставило меня почувствовать одновременно и страх, и возбуждение. Она подошла к моей кровати и наклонилась ко мне. Ее тяжелые груди свисали около моих рук. Это меня еще больше возбудило, и мне захотелось протянуть руки и прикоснуться к ним.

— Позже, — прошептала она. Ее голос был сухим и скрипучим, и напомнил мне сыплющуюся землю. И ее дыхание пахло землей. В